Жизнь идиота

Хозяин потчевал водочкой и собственного соления грибками под одобрительные взоры сотен рисованных и плакатных Леннонов, Маккартни, Харрисонов и Старров.

Звучала «Имеджин». Коля Васин был сама любезность. Мурашов меня заранее предупредил: ни слова критики в адрес их величеств. Однажды сам он в присутствии гуру ляпнул глупость про то, что «Ринго — барабанщик так себе. Играет, конечно, хорошо, но…».

Над ним тут же нависла тень хозяина, и Леха невольно втянул голову в плечи. Правда, Коля оказался на высоте, кротко заметив:

— Не нам судить гениев!

Майк

Когда мы угощались грибами, за столом сидел и Майк Науменко — человек, заставивший рок-н-ролл запеть по-русски. Он был удивительно доброжелателен, очень грустен и так здорово разбирался в ритм-энд-блюзе, что я рот раскрыл. Основатель «Зоопарка» сыпал именами американских исполнителей и названиями групп. В его песнях присутствовал столь милый моему сердцу старый добрый свинг. А песни были замечательными — чего стоит только «Прощай, детка»! Несмотря на показную грубоватость и даже маргинальность текстов, в Майке чувствовалась доброта художника — особое для творчества качество.

Много лет спустя, когда он умер, забытый, несчастный, я позвонил Мурашову и признался, что нахожусь в трансе.

— Я тоже! — грустно ответил Леха. — Места себе не нахожу. Ставлю вот один за другим диски.

Позднее выяснилось, мой друг имел в виду почившего, кажется, почти одновременно Фредди Меркьюри.

Признаюсь — Майка мне было жальче.

Отряскина посещает идея фикс

В середине восьмидесятых Отряскина неожиданно посетила идея фикс: ему страшно захотелось обладать последним писком гитарной моды — двухгрифовой гитарой. Не знаю, что на него нашло, но справки были наведены: в Риге специализировался на выпуске подобной продукции некий мастер Жора.

Дело оставалось за малым — съездить и договориться.

И мы поехали.

Ирена, Рига и кремовый торт

Протекцию составила очередная Андрюхина знакомая по имени Ирена.

Она вовсю тусовалась с хиппи (необъятная рубаха, штаны, сумка с бисером — из-за всего вышеперечисленного ее настоящий возраст мною так и не был определен).

Путешествие началось с того, что я забыл дома паспорт — дурной знак, если считать, что по Прибалтике каталась туда-сюда волна борьбы со всяческими бродягами. Хиппи почему-то любили посещать Латвию и Эстонию: они там даже лагеря разбивали. Простые прибалты в пику империи смотрели на эти милые безобразия сквозь пальцы и, таким образом, оказались наиболее продвинутыми в деле «борьбы с Советами», которые изо всех последних своих силенок старались «не пущать». Однако тамошняя милиция была не столь лояльна: копы устраивали настоящие облавы в таллинских и рижских кварталах. Участь не имеющих документов оказывалась весьма печальной. Приходилось полагаться на судьбу.

В поезде паспортов тогда не требовали — это и спасало.

На свой страх и риск я поехал без документов. Наконец в окнах поезда показались дома и шпили старой доброй Риги. Стоя ла приба лтийская осень. Пахло морем и дубовыми листьями. Ирена отвезла нас с Отряскиным к себе. Она занимала комнату в старинном доме чуть ли не напротив местной статуи Свободы. В прибежище царил полный аскетизм. Из мебели — лишь матрац на полу. Зато нашлись проигрыватель с пластинками (наряду с синглами «роллингов» присутствовал Бах) и камин, который, чуть не околев от прибалтийской сырости, мы тем же вечером растопили.

Прежде чем нас оставить, Ирена поведала грустную историю про бывшую хозяйку дома, сухонькую пожилую латышку, которая встретилась нам в коридоре и даже что-то проворчала на наше «здрасьте».

История банальна: огромный доходный дом экспроприировали в грозном сороковом для семей трудящихся. Но коммунисты проявили удивительный гуманизм — саму хозяюшку не угнали туда, где даже известный всей стране Макар не пас телят, а предоставили «раскулаченной» две комнаты в ее же собственном доме. В одной из комнат теперь находилась цветочная оранжерея. Старуха днями пропадала на рынке.

Достаточно было одного взгляда бывшей домовладелицы, чтобы понять — Ирену она, мягко говоря, недолюбливала как явную представительницу «оккупантов».

Но все же на нас не донесли, несмотря на то, что, ко всему прочему, мы вынужденно (и бездарно!) своровали для камина хозяйские дрова.

Судя по всему, власть бывшая хозяйка ненавидела еще больше.

Есть нам было совершенно нечего. На всё про всё (а это несколько дней пребывания и дорога обратно) у нас на двоих оставалась одна десятка. Камин кое-как разгорелся. С голодухи завели музыку: пластинка крутилась и «подсыпала» обычный для винила «песочек», но даже Бах не особо радовал.

Страшно хотелось хлеба и мяса, однако утром добрая фея Ирена на завтрак привезла торт, состоящий из одного крема. Что ж, дареному коню в зубы не смотрят. Мы давились, но ели.

Затем началось знакомство с отечественной «заграницей».

Домский собор

В Домском соборе орган гремел «Смело, товарищи, в ногу» — выступал хор старых большевиков.