Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– А ты чему… приписываешь? – Германик сформулировал вопрос нескладно, но актер понял его правильно.

– Я – атеист! – заявил он, гордо задрав подбородок. – Уж извини, я не только в судьбу, но даже в Бога не верю.

Презрительно посмотрев на гречонка, трибун встал и помочился за борт.

– На войну бы тебя, – бросил он актеру, – на стены Амиды. Под персидскими стрелами, знаешь ли, все мигом Господа вспоминают. Даже греки.

Иннокентий, по привычке пощипывая куцую бороденку, внезапно выступил на защиту Аттика:

– А собственно, разницы нет: верим мы в фатум или подчиняемся логике. Все равно назад дороги нет. Нас рано или поздно «накроют» на ночном привале или просто перестреляют на нешироком участке реки. А так есть хоть призрачная, но надежда. Кстати, вот и наш Харон.

С трудом вытаскивая покалеченную ногу из болотистого грунта, к берегу упорно ковылял Хромой Ждан с колчаном за спиной, увесистой палкой в правой руке и большим луком в левой.

– Боец! – искренне заявил офицер Галльского легиона. – Заметьте, он ничего не взял с собой, кроме оружия.

– Может, собирается вернуться? – предположил Иннокентий. – Поэтому и вещей с собой не взял. А может, просто тяжело все донести.

– Нет, тут другое, – безапелляционно провозгласил Элий Аттик, тоже с неподдельным интересом наблюдая за прибытием Хромого Ждана. – Он из другого мира. Как говорили наши в период расцвета Аттики: «Сломай дом, построй корабль».

Хромой Ждан как и прежде с видимым усилием взобрался на корабль; присев на банку гребца, рукой согнул левую покалеченную ногу и, подсунув ее под правую, устроившись поудобнее, заявил:

– Мои рыболюбы отправились в подлесок, где срубят березку на длинный и упругий кий. Уважаемый Иннокентий, – уже обращаясь к кормчему, молвил Хромой Ждан. – Накажи гребцам весла из уключин вынуть. Грести они должны, держа весла в руках вертикально, темп будешь задавать ты, буквально на выдохе, как можно тише. Шепотом гребцы должны мгновенно передавать с передней части лодии все мои распоряжения тебе в конец кораблика. Учти, что глубина Шполки в том месте, где притаилась засада совсем небольшая. Собственно, это уже не речка, но ее исток из болот. А о ширине речушки и говорить не стоит, десятка два шагов поперек не более. Поэтому преодолеть течение, пусть и несильное, и зайти в спасительную для нас трясину, где будут ждать мои рыбаки для перетаскивания большой лодки через топь, мы должны до того, как жаркое солнце и ветерок разделаются с утренним туманом. Иначе нас заметят с берега и просто перестреляют.

– А на каком расстоянии от реки будут стоять готы и сарматы? – нахмурившись, уточнил Иннокентий.

– Берега, как ты видишь, сильно заболочены, – объяснил Хромой Ждан. – И чем выше по течению, тем больше. Думаю, что основные силы как готов, так и сарматов будут находиться, по крайней мере, в трехстах шагах от линии чистой воды. Они же все на лошадях, значит, двойная нагрузка на и без того предательский грунт. Однако я предполагаю, что союзнички уже выслали разведку к реке, человек по пять с каждой стороны как минимум. Наверняка это лучники и наверняка лучники лучшие.

Тут Ждан, явно не выдержав такого долгого и серьезного разговора, заулыбался. Словно речь только что шла не о смертельно опасном предприятии, а о легкой прогулке в дикий малинник за ягодами. Впрочем, причина его хорошего настроения стала очевидной, когда он, даже не вставая, согнул древко мощного лука, ловко набросив тетиву на крючок, и махнул рукой, призывая внимание Калеба:

– Постреляем?

Калеб по привычке посмотрел на командира. Константин Германик продемонстрировал незамедлительно согласие, кивнув головой и привстав с александрийского ковра, чтобы понаблюдать за состязанием солдата и охотника.

Однако куда стрелять, во что целиться? Кругом, на сотни шагов, камыш да осока. Внезапно порыв ветерка донес людские голоса. Судя по всему, на берег возвращались рыбаки, посланные в лес за кием для измерения глубины дна.

Напуганные появлением людей, в ста шагах неожиданно вспорхнула пара маленьких местных уток, прозываемых антами кряквами из-за характерного «кря-кря», издаваемого в полете.

Лучники прицелились не сговариваясь. Первой ушла стрела Ждана, буквально разорвав бедную птицу. Калеб, дождавшись, когда вторая утка стала едва заметной точкой на желтом папирусе утренних небес, послал свою стрелу. «Точка» просто исчезла.

Трибун обменялся понимающим взглядом с фракийцем Тирасом: «Имеем два лука. Не один, два! Живем!»

– Ты отлично стреляешь, – обратился он к Хромому Ждану. – Но просвети меня. Зачем антским охотникам луки, больше напоминающие боевые, чем охотничьи?

В ответ на похвалу Ждан благодарно заулыбался. Поспешил объяснить:

– Трибун, этот лук у меня специально изготовлен для охоты на тура. Когда я уходил в чащобу, брал другой, легкий и меньший по размеру. Из него попадаю в глаз белки, чтобы не испортить драгоценную шкурку. Но, согласись, выстрел из тяжелого лука, когда стрела с бронзовым наконечником до оперенья уходит в твердую, как камень, турью башку, пробьет и готские латы!