Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

– Смила? – переспросил тот. Увидев недоумение на лице своего нового командира, объяснил: – Имя ее – Смила. Так ты сам ее услал вниз, вот она и схватила сыновей в охапку на радостях!

«Великий Митра! – мелькнула мысль. – Мне следовало сразу догадаться. От белокурой только белокурые и могли родиться. Анты-то другой породы!»

Трибун поспешно сбежал вниз, приказав Хромому Ждану оставаться на месте вместе с Калебом.

– Вы тут – единственные солдаты. Анты не в счет. Под утро Идарий с Овдием и Кожемякой вас подменит. А пока еще светло, покараульте. Если степняки решат все-таки забрать своих покойников, подпустите ближе и стреляйте доброхотов без жалости!

На войне милостыни не подают. Павших можно использовать как приманку. У трибуна, с боями прошедшего половину Малой Азии, на этот счет сомнений не возникало.

Внизу, однако, Константина Германика ожидала уж совершенно невероятная сценка. Уцелевшие анты-стрелки, рассевшись на деревянных колодах, понуро жевали черствые хлебные лепешки. Юное поколение, забыв, что рядом с прикрытым тряпкой лицом стынет труп их ровесника, вприпрыжку носились возле крепостных ворот. За игрой жадно следили двое близняшек, которых антка крепко прижала к себе, не отпуская.

– Хайре, Смила, – подошел офицер к женщине.

– Хайре, римлянин, будь здрав и ты, – обреченно сказала она, выпуская из объятий детей. – Ты все видел. Сколько нам осталось? Доживем до утра?

– На все воля Божья, – трибун уклонился от прямо поставленного вопроса. – Покажи укрепления.

Белокурая красавица глубоко вздохнула и, бросив взгляд на сыновей, которые тут же присоединились к играющим детям, стала подниматься по крутой лестнице на пахнущий кровью помост.

Германик направился за ней и тут с удивлением обнаружил, что один вид крутых бедер, стройных мускулистых ног, коленок, задиравших подол длинной рубахи, идущей впереди женщины вызвал у него непреодолимое плотское желание.

«Нашел время!» – попенял он себе и не к месту вспомнил злую шутку охотника Ждана по поводу сарматских кобылиц.

Наверху Смила обернулась и, встретив взгляд римлянина, недоуменно спросила:

– Что тебе так поразило?

Константин Германик смущенно закашлялся:

– У тебя это… Что это? В ушах…

Антка, по имени Смила, остановилась, с удивлением посмотрев на него. Затем, выпростав локти из-под плаща-накидки, поднесла белые как снег руки к маленьким золотым кружочкам, которые были искусно присоединены к кожаному обручу, служившим основой матерчатой шапочке, удерживавшей сноп светлых, чуть рыжеватых волос.

– Это колты, украшения такие. Тебе нравятся? Каждый колт – солнышко, один из моих сыночков. Надо же, я их не потеряла даже под стрелами.

Кого не потеряла: колты или мальчишек – трибун не понял. При движении ткань рубахи на груди молодой женщины натянулась, подчеркивая соблазнительные полукружья. Константин Германик с трудом отвел глаза, сглотнул слюну и хрипло произнес:

– Очень красиво.

В такой момент и в такой ситуации прозвучало это двусмысленно. Но антка вдруг разгадала грешные мысли трибуна. Женщина покраснела.

Из оцепенения ее вывел голос Хромого Ждана:

– Смила, степняков не видно. Они не могут прокрасться с тылу?

Антская предводительница мгновенно овладела собой:

– И впрямь, благородный трибун. Нам стоит осмотреть все укрепление.

Не дожидаясь ответа, она взошла на деревянную оборонительную площадку, располагавшуюся внутри частокола.

Смеркалось. Время от времени антка и римлянин замирали, вслушиваясь в звуки за частоколом, после чего осторожно выглядывали, быстро осматривая местность у водной преграды.

Беда в том, что защитный ров не соединялся с рекой и был неглубок, ведь подпитывался дождевой водой да остатками талого снега. Впрочем, пока для степняков и эта преграда была непреодолимой. Ров выгибался полумесяцем, прикрывая сторону городища, глядевшую в степь. С боков городище было прикрыто глубокими и крутыми оврагами, что спускались к полноводной Черной речке. Земляной вал с учетом природной высоты Юрьевой горы был здесь просто непреодолим.

Не опасаясь лучников, трибун внимательно осмотрел все внизу. Тьма поднималась из мрачных оврагов, повеяло холодом, влагой. Кажется, женщина рядом зябко поежилась.

– Страшно? – не оборачиваясь, спросил Константин Германик.

– Очень страшно, – тихо произнесла антка. – За детей. Если бы не они, я бы сейчас прямо вниз бросилась. В воду.

Римлянин пожал плечами: «В воду всегда успеешь». Его посетила мысль, вернее, тень мысли, которую он упустил при отражении атаки сарматов.

Смила в этот момент вышла из тени, и полная луна осветила ее светлые волосы. Германик мгновенно вспомнил легенду о светловолосом степняке и его юной возлюбленной. Но это – не главное. Главное сейчас – подземный ход!

– Под крепостью должен быть тайный переход, – даже не спросил, а категорично заявил трибун.

Смила сразу не поняла, а когда дошел смысл сказанного, с удивлением посмотрела на римлянина:

– Откуда тебе ведомо? Это княжеская тайна!

– Тайна! – с отвращением бросил трибун. – Женщин завтра изнасилуют, сыновей в болоте утопят, а она секреты хранит!