Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Похвалив себя за такое образное сравнение, римский офицер захрапел. Проснулся от того, что качка внезапно прекратилась. Исчез и дурной дух от гребцов. Куда они делись?! Константин Германик мигом вскочил на ноги, правой рукой привычно нащупывая рукоять меча. Оказалось – ложная тревога. Лодия причалила к небольшому острову. Вечерело. В десятке шагов полыхало пламя нескольких костров, возле которых гребцы потрошили выловленную рыбу.

– Солдат императора желает попробовать горячую рыбную похлебку? Или все же предпочтет вяленое мясо из ольвийских припасов? – приблизившись к трибуну, поинтересовался капитан Аммоний.

Трибун повел породистым носом. От медного котла над костром поднимался весьма и весьма дразнящий аромат. Единственной преградой было то, что речной рыбы он сроду не ел. Морскую – да. Естественно, что свежая морская рыба была привычным блюдом даже при дворе императора. Чаще, конечно, сдобренное и искусно приправленное мясо. Но и морская рыба тоже. Однако рыба речная…

– А меня не стошнит? – с солдатской прямотой спросил Германик.

– Что ты?! – испуганно запричитал Аммоний. – Неужто я осмелюсь предложить офицеру Галльского легиона что-то ему не подобающее? Да и к тому же у нас достаточные запасы чеснока, он убивает всякую заразу.

– Обойдемся без чеснока, – окончательно проснулся Константин Германик. – Давай-ка побольше вина.

Фракиец Тирас ловко вырезал из дерева ложку, передал ее командиру.

Похлебка из рыбы, вперемежку с разваренным пшеном, оказалась действительно вкусной. Возможно, потому, что один из гребцов, бывших ранее в подобных переходах, добавил в нее какой-то травы, собранной тут же, на островке.

С удовольствием слопав половину большого котелка, трибун, бесцеремонно отогнав пса Цербера, сунувшего в похлебку морду, передал остатки варева Эллию Аттику:

– Попробуй.

Поискал глазами эфиопа Калеба и фракийца Тираса. Эфиоп давился черствой лепешкой, с недоумением глядя на фракийца. Тот руками вылавливал из большого котла куски рыбы и с чавканьем их поедал, кажется, вместе с костями.

«Гарнизон накормлен», – с удовлетворением подумал Константин Германик. Подозвал Тираса, угостил вином.

– Кто первый в караул?

Фракиец кивнул в сторону лучника:

– Калеб, конечно. Он же не пьет. А я просплюсь и уж пострадаю между волком и собакой.

Бывалые бойцы понимали друг друга с полуслова. Время караула между волком и собакой считалось самым опасным и тяжелым. Предутренний час, когда волки уже уходят от теплых людских подворий, а собаки еще боятся показать нос наружу. Идеальное время, чтобы снять часовых и перерезать сонный лагерь неприятеля с первыми лучами радостного солнца.

– Прости, великолепный, но я услышал что-то о собаке и волке… – К воинской компании приблизился Эллий Аттик. Вид у него был страдальческий, слуга кряхтел, сопел, держался за живот. Ему явно не пошла впрок похлебка из речной рыбы. Впрочем, он крепился. – Пройдет, мне просто острого и горячего нельзя.

– А вина можно? – сыронизировал Германик.

Аттик, стоически оценив содержимое протянутого кратера, наполненного густым темным вином, вздохнул, но решительно покачал головой:

– Сейчас не время искушать судьбу. Поговорим лучше о том, зачем я к тебе подошел.

То, что предложил ученый грек, и впрямь оказалось полезным. Речь шла о дрессировке молосского дога. Как известно, все собаки панически боятся запаха волка. Бросаются под ноги хозяев, прячутся в закутках, жалобно скулят, но нападать на зверя отказываются, даже если их палками по голове бьют. Однако, по словам Аттика, есть определенный способ натаскивания собаки на серого убийцу. Начинать надо с малого. Попытаться приучить щенка к запаху лисицы. Лучше – лисенка, в случае чего он не причинит особого ущерба. Ну, укусит, поцарапает, не более того.

– Ты предлагаешь, – уточнил Тирас (взглядом попросив у командира вступить в разговор), – изловить лисенка и попробовать натаскать Цербера на его запах? Кстати, где ты сейчас возьмешь лисенка? Еще не время, конец весны, выводок будет в лучшем случае через пару месяцев.

– Ну, тут тебе виднее, – здраво рассудил грек. – Но совсем необязательно лисицу оставлять наедине с Цербером. Посадим ее в клетку, нет клетки, посадим на цепь. Посмотрим, как молосский дог на нее реагирует. А там, глядишь, попробуем ему подсунуть кусок волчьей шкуры…

Константин Германик и фракиец с пониманием переглянулись. Никто не собирался делать из молосского дога охотника за волками. Но часто случалось, особенно в приграничных провинциях, что варвары набрасывали на себя волчьи шкуры поверх доспехов. Трудно сказать, откуда пошел этот обычай. Сигниферы-знаменоносцы давних римских времен по уставу натягивали на шлемы медвежьи шкуры, но легковооруженные велиты, часто набранные из подданных-варваров, нахлобучивали шкуры волчьи. Впрочем, вряд ли нынешние варвары слыхали об их существовании. Скорее всего, волчьи шкуры днем служили им для согрева, во время ночных стоянок превращаясь в удобные спальные коврики или импровизированные покрывала.