Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Но кто знает, как в бою отреагирует молосский дог, если вдруг учует страшный волчий дух, исходящий от варвара, занесшего для удара смертоносный боевой топор?!

– Правда в твоих словах есть, – поразмыслив, решил Германик. – Но действительно ли убоится наш страшный Цербер волчьего запаха и убоится ли вообще, мы можем проверить только одним способом.

– …Испытав все на практике, – поддакнул Эллий Аттик. – Дело за малым. Следует поймать или на худой конец подранить лису, которая, несомненно, водится в здешних краях. Тем более что за лиманом, вверх по течению реки, степь постепенно переходит в лес. А уж возле Самбатаса, по слухам, растут такие дубравы, что белка, не спускаясь на землю, может без устали перепрыгивать по верхушкам деревьев целый день, преодолевая расстояние, равное переходу римского легиона.

Глава ХV Охота на охотников

Переход по лиману всех порядком утомил. Хотя вода на глазах становилась все прозрачнее, она была по-прежнему горькой, и пить ее никто не осмеливался. Осторожный капитан Аммоний высматривал для ночных стоянок маленькие островки посреди водной глади, но в конце третьего дня не оказалось и таких. Причалили к небольшой отмели, на которой даже кусты не росли. Костер, естественно, не развели, пойманную по дороге рыбу выбросили за борт, чтобы не завонялась.

– У нас заканчивается пресная вода, – хмуро сообщил Аммоний Константину Германику. – Осталось, конечно, вино, но стоит ли давать его нашим гребцам… Впрочем, вино только усилит жажду.

– Почему бы утром не пристать к берегу, не попытаться найти небольшую речушку, подпитывающую мощный Гипанис? – предложил трибун. – Или озерцо, оставшееся после зимнего таяния местных снегов? Я полагаю, что солнце еще не успело высушить местную степь.

– Так-то оно так, – понуро согласился египтянин. – Видел, сколько журавлей взлетает, стоит нашему каравану приблизиться к берегу? Где журавли – там лягушки, болотца. Значит, можно попытаться найти воду и почище.

– Чего же мы ждем? – удивился офицер. – Или ты белых кобылиц испугался?

Трибун вспомнил случай, когда в самом начале пути вдоль берега промчались полсотни белых лошадей, издали принятых за отряд конных лучников. Спасаясь от возможного обстрела, гребцы в панике бестолково ударили веслами. Когда отплыли подальше и присмотрелись, оказалось, что эти дикие степные кони были, разумеется, без всадников.

Небольшое приключение стало предметом увлеченных пересудов для гребцов (с истерическими смешками и выпусканием дурного воздуха) на целый день до вечера.

– Нет, конечно, – заканючил египтянин, – я лошадей не боюсь. То есть боюсь на самом деле, если уж быть честным до конца. Меня в детстве портовая лошадь так лягнула! Мне на суше вообще неспокойно, там лошади… таможенники… все злые… Я на корабле куда как полезнее.

Мгновенно поняв, к чему гнет старый пройдоха, Константин Германик пренебрежительно отмахнулся:

– Ты на берег выходить не обязан. Останешься на лодии. Но, в общем, ты прав. Десяток смельчаков из гребцов наберется? Поищут воду, а я с фракийцем и эфиопом прикрою.

Как ни странно, но на следующее утро добровольцев, выразивших желание высадиться на незнакомый берег, оказалось мало. Всего дюжина, считая их старшего, того самого гребца, который умело собрал травы для вкусной рыбной похлебки.

– Моих товарищей можно понять, – сказал новоиспеченный командир, кивая в сторону лодии, застывшей в полусотне шагов от берега. – Они дальше порта не заходят. Кабак да публичный дом. Все знакомо. А тут…

Старший выразительно обвел рукой широкую степь, возле воды заканчивававшуюся ивами, но уже в нескольких сотнях шагов угрюмо темневшую дубовой рощей.

– Как тебя зовут? – бесцеремонно перебил его трибун, настороженно глядя на командира охотников, собравшихся за водой.

«Какой-то странный гребец. Высокий, ширококостный, но не сгорблен, как другие. Лицо открытое, приятное, глаза карие, смотрят без подобострастия. Волосы острижены коротко, сам тщательно выбрит, что уже само необычно в утомительном походе. Самое главное: дочерна загоревшая обнаженная правая рука, держащая здоровую дубину, значительно больше и мускулистее левой».

– Ты был солдатом?! – без обиняков спросил Германик.

– Никогда этого не скрывал, – пожал плечами тот. – Я из народа лютов. И прозвали Лютом. «Волк» на греческом. Сражался против готов. Взят в плен, продан в рабство в Империю. Попал к добрым христианам. Меня крестили Василиусом и скоро освободили. Вот нанялся гребцом на корбиту, плыву домой, молю Спасителя нашего, Иисуса из Назареи, увидеть своих…

– Так ты – лют? – Удивлению Константина не было предела. Впервые он столкнулся с представителем тех варварских племен, земли которых ему следовало по возможности беспрепятственно миновать. И – назад вернуться.

– Я – лют, – подтвердил Василиус. – Но пусть, доблестный трибун, тебя это не беспокоит, я – на твоей стороне.