Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

После того как мой отец несколько раз поговорил со мной о моем вздорном поведении в отношении братьев и сестры, я пригрозил — а я был очень молод — сжечь дом при первой же подвернувшейся мне возможности. Эта угроза, хоть она и не была высказана при моем отце, дошла до его ушей, и он жестоко побил меня за это. Это был первый раз, когда он наказал меня. Это произошло в конце мая 1840 года. Я решил уйти из дома и не взял с собой ничего, кроме того, что принадлежало мне. У меня было в кармане четыре соверена; на мне был костюм и рубашка. Я пешком дошел до Шрусбери и на дилижансе уехал в Лондон. Когда я добрался до Лондона, у меня не было там ни друзей, ни знакомых. Я сначала остановился в кофейне на Майл-Энд-Роуд и жил там в съемной комнате семь недель, пока не кончились почти все деньги.

В течение этого времени моя одежда поизносилась и стала грязной, ведь за мной некому было ухаживать. Пробыв там семь недель, я отправился в убогую ночлежку на Филд-Лейн в Холборне. Там я познакомился с людьми, которых никогда раньше не видел, и услышал язык, который никогда прежде не слышал. Это было приблизительно в июле 1840 года, а в октябре мне должно было исполниться десять лет. Я жил там недели три и ничего не делал. В конце этих трех недель я был уже совершенно нищ.

Хозяйка пожалела меня как бедного сельского мальчика, получившего хорошее воспитание, и оставила меня еще на несколько дней после того, как у меня кончились деньги. В течение этих нескольких дней я почти ничего не ел, за исключением того, что мне давали некоторые постояльцы, когда ели сами. В то время я часто думал о своем доме в деревне и о том, что делают мои мать и отец, ведь я так и не написал им с тех пор, как ушел из дома.

Иногда меня одолевало искушение написать им и сообщить о своем положении, потому что я знал, что они с радостью пришлют мне денег, чтобы я возвратился домой, но во мне еще жил дух упрямства. Пробыв совершенно без средств два-три дня, я оказался на улице, маленький мальчик в огромном Лондоне без друзей, которые могли прийти мне на помощь, не имеющий ни малейшего представления о способах заработать на жизнь в столице.

Несколько бедных оборванных мальчиков взяли меня в свою компанию: мы вместе спали в темных подворотнях Адельфи (комплекс общественных и жилых зданий в Лондоне, построенный во второй половине XVIII века братьями Адамами. — Пер.). Я часто видел, как мальчики идут следом за пассажирами, когда к пристани Адельфи подходили катера, проезд на которых стоил полпенни. Это была та часть реки, которая находилась почти напротив театра Адельфи. Сначала я не мог понять, что все это значит, но вскоре обнаружил, что после ухода пассажиров у них обычно появлялись один-два носовых платка. В то время в районе Адельфи стоял тюремный фургон без колес, который был сконструирован иначе, чем современные фургоны, и внутри его не было тюремных камер. Мальчики, бывало, брали меня с собой в этот тюремный фургон. Там мы обычно встречались с мужчиной, которого мои товарищи называли Ларри. В то время я знал его только под этим именем. За платки он давал такую цену, какую хотел. Если они отказывались отдавать ему платки за его цену, он по-всякому угрожал им. Он говорил, что сделает так, что другие мальчики выгонят их отсюда и не позволят им больше доставать здесь платки. Если это их не пугало, то он угрожал, что отдаст их в руки полиции, так что в конце концов они были вынуждены отдавать ему платки за ту цену, что он назначал.

Я видел эти платки. Позже я узнал, что они стоили четыре-пять шиллингов, а он их покупал у мальчиков за 9 пенсов каждый.

В то время мальчики были очень добры ко мне и делились со мной тем, что получали, но всегда спрашивали меня, почему я не попробую себя в этом деле сам. Наконец, мне стало стыдно питаться за их счет и не делать ничего самому. Один из мальчиков привязался ко мне больше остальных. Его мы звали Джо Макроу. Потом он был сослан на каторгу, а в настоящее время неплохо устроился в Австралии.

Джо сказал мне, что, когда придет следующий катер и если с него сойдет какой-нибудь человек, у которого, вероятнее всего, есть хороший носовой платок, он даст мне шанс попробовать свои силы. Я помню, когда в тот вечер пришел катер: думаю, это был последний, и было уже около девяти часов. Я увидел, как на берег сошел пожилой господин, а с ним дама. У них была маленькая собачка, которую они вели на веревочке. Прежде чем Джо сказал мне хоть что-то, он уже «провентилировал» карман этого господина, то есть пощупал карман и узнал, что в нем лежит платок.