Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

С ними я познакомился несколько лет назад. Миссис Кэггз расцвела и превратилась в красивую женщину преклонных лет, а нос и живот г-на Кэггза увеличились настолько, что создавали впечатление отеческой ответственности и церковной важности, что было весьма желательно. Жена опустилась до уровня мужа и воспитала детей так, чтобы они пошли по отцовской дорожке. Их семья, хоть и не многочисленная, была для них божьим благословением, так как каждый ребенок тем или иным способом умудрялся приносить в дом деньги. Родители гордились тем, что дали своим отпрыскам гуманитарное образование. Как только они достигли возраста, когда могли учиться, их поместили в приличный интернат, и хотя они оставались в одном интернате полгода, а следующие полгода учились уже в другом учебном заведении, таким образом сумели набраться добротных разносторонних знаний и в то же время сэкономить своим родителям стоимость питания и проживания.

Джеймс Джулиан Кэггз, старший и единственный сын в семье, был в Австралии и, как часто говорила его мать, «преуспевал», хотя в каком бизнесе или на каком поприще, об этом она хранила благоразумное молчание. Так как я никогда не видел молодого человека, о котором идет речь, я не могу дать о нем никакой информации.

Кэтрин Кэггз, старшая дочь, была некрасивой и грубой девочкой, которой благородное воспитание и пример ее матери по части элегантности и утонченности не пошли впрок. Китти стала в семье кем-то вроде Золушки, и, так как она не обладала ни тактом, ни манерами для сбора взносов с благотворителей, она была приговорена к работе на улице, для которой прекрасно подходила. Неподалеку от рынка она продавала на оживленном перекрестке цветы.

Вторая дочь Бетси была гордостью отца и матери и опорой семьи. Высокая, стройная и изящная, скорее интересная, чем симпатичная, с бледным лицом, мягкими манерами, длинными ресницами, нежным голосом и тонкими руками — это было то самое, что необходимо для олицетворения обнищавшей знатности и разорившейся аристократии. Миссис Кэггз часто говорила: «Эта бедняжка Китти была дочерью своего отца, вылитый Кэггз, но Бетси была Торнклифф (ее собственная девичья фамилия) и леди до кончиков ногтей!»

Другие дети, мальчик и девочка пяти и трех лет, называли миссис Кэггз «мамой», но, казалось, были слишком маленькими, чтобы приходиться этой женщине какими-то родственниками, разве что внуками. Цветочница Китти их обожала, а Бетси опекала в своей кроткой, скромной манере и называла их своими братцем и сестрицей.

В разгар сезона мисс Бетси Кэггз, одетая в поношенное черное шелковое платье, темную шаль и простую шляпку, имела обыкновение отправляться в самые аристократические и фешенебельные кварталы в сопровождении своего отца в белом галстуке с маленькой хрупкой корзинкой в одной руке и тяжелым солидным зонтиком в другой. Подойдя к особняку намеченной жертвы, мисс Бетси претенциозно стучала в дверь и освобождала отца от бремени хрупкой корзинки. Когда дверь открывалась, она выражала желание, чтобы ее родитель, который играл роль верного слуги, подождал, и г-н Кэггз почтительно касался полей своей шляпы и смиренно удалялся на угол площади, где рассматривал объявления на пабе, расположенном на соседней улице.

«Мадам дома?» — спрашивала мисс Бетси у слуги.

Если привратник отвечал, что хозяйки нет дома или что она не принимает посетителей, кроме назначенных, мисс Бетси смело требовала ручку, чернила и бумагу, садилась и начинала писать изящным дамским почерком следующее:

«Мисс Тирлбрук приветствует графиню … и с величайшим почтением просит чести внести имя графини в список дам, которые любезно оказывают ей помощь, покупая у нее некоторые необходимые предметы туалета.

Мисс Тирлбрук доведена до этой крайней меры ввиду печального положения ее немощного отца, бывшего офицера полка его королевского величества, который, занимая когда-то положение, дававшее ему комфорт и богатство, в настоящее время вынужден искать помощи у щедрых людей и полагаться на слабые усилия своей дочери. Больной инвалид, он не имеет никаких других источников существования.

Хорошо известная благотворительность графини заставила мисс Тирлбрук посягнуть на ее время. Мисс Т. сочтет за честь нанести визит ее светлости в четверг и искренне умоляет о встрече или просмотре немногих предметов, которыми она хочет распорядиться».

Это тщательно состряпанное письмо, так отличающееся от обычных просьб и не содержащее никаких ссылок на других людей в отношении характера или прошлой жизни, как правило, срабатывало, и через несколько дней мисс Бетси оказывалась тет-а-тет с графиней.

Войдя в комнату, она обычно делала глубокий реверанс и, поблагодарив ее светлость за честь, открывала хрупкую корзинку, в которой находились несколько флаконов духов, несколько необычных кусков мыла, декорированные конверты и перфорированная почтовая бумага.

«Присядьте, мисс Тирлбрук, — начинала беседу графиня. — Я вижу эти предметы. В вашей записке, я полагаю, упоминалось что-то о том, что вы не так удачливы…»