Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

Чарльз Джеймс Кэмпион. — Дом в Уэстби. — Джентльмен. — Литературно образован. — Пишет пьесы и романы. — Как дальний родственник Джорджа Фредерика Кука и прогоревший книготорговец. — 2 фунта 2 шиллинга. N.B.: Дал мне почитать несколько своих книг. — Такой вздор! — В одной из них герой — попрошайка. — Он такой же попрошайка, как я Бобби Пил. — 5-го пошел к нему опять. — Сказал ему, что это замечательная книга, самая лучшая со времен викария Вейкфилдского. — Дал мне еще 1 фунт. — Очень хороший человек. — Проведать его в будущем».

«Хантингдон. 15 июля.

Миссис Сиддик. — Улица… — Вдова. — Со странностями. — Баптистка. — Как член секты, спасающийся от гонений родственников, погрязших в земной суете. — 10 фунтов. — Дала свой адрес в Лондоне. — Хороший источник 5 фунтов в год. — Узнал инспектор. — Уезжаю сегодня вечером».

Разумеется, бывают разные мошенники, выпрашивающие подаяние в письмах; но хотя каждый из них и все они вместе претендуют на былую респектабельность, их методы взимания благотворительных даров различны. Есть несколько таких, которые обладают даром изменчивости, как их великий учитель Бэмпфилд Мор Кэрью. Обычно каждый член этого братства намечает для себя конкретный план обмана, линию поведения, прекрасно соответствующую той роли, которую он играет; у него всегда наготове рекомендации и документы; эта линия поведения не дает ему сталкиваться с другими лицами, которые могут «работать на том же поприще, что и он, и испортить всю игру». Поговорим о самом известном типе среди многих образчиков таких людей.

Обедневший джентльмен

Разговоры представителей этой категории нищих — это выдуманные воспоминания о былом положении в обществе, о знакомых среди аристократов и мелкопоместного дворянства в какой-то конкретной местности (всегда далекой от места действия), об охоте, бегах, балах, встречах, назначениях на должность мирового судьи, генерал-губернатора, о выборах, правильность которых оспаривается, и о светских браках. Знания о вещах, о которых он говорит так бойко, собираются из подшивок старых местных газет. Когда он ошибается или, используя его собственное выражение, «оказывается в загоне», то готовая острота, протестующее пожатие плеч и несколько слов вроде «Возможно, я ошибаюсь;

я там много ходил с визитами и был представлен очень большому количеству людей, которые забыли меня теперь, — моя память подводит меня сейчас, как и все другое» выводят его из затруднительного положения и приращивают его капитал былого благоденствия и нынешней бедности. Обедневший джентльмен также является большим знатоком вин — по праву знаменитого примера — его отец «умер» в 1811 году, «в год кометы, как вы знаете», и он нестрого относится к его былому расточительству. Он получает удовольствие от размышлений о прошлом: о тяжелых убытках, которые он понес в Ньюмаркете, Донкастере и Эпсоме в «сорок втором и сорок третьем», и с грустью говорит о смерти Уильяма Скотта. Причиной своего разорения он обычно называет судебный иск в Суде лорда-канцлера или «роковой и гибельный для него Законопроект о поместьях в Ирландии, обремененных долгами». Это бьющий на эффект обманщик, и он умеет изящно и звучно пользоваться своим чистым, изношенным шелковым носовым платком, убеждая даже самых скептически настроенных людей.

Часто среди этих деградировавших нищих можно найти такого, который действительно был джентльменом по рождению и образованию, но невоздержанность и расточительство которого довели его до нищеты. Такие случаи самые безнадежные. Не помнящий о приличиях и гордости и о том, что истинная знатность возвышается над обстоятельствами и не считает грязными деньги, заработанные трудом, этот лживый, пьющий и отупевший от пьянства негодяй считает работу ниже своего достоинства; на зыбучих песках своих пороков он возводит здание тщеславия бродяги и убеждает себя, что, лишаясь качеств, присущих мужчинам, он отстаивает свое право называться джентльменом.

Письма, написанные этой категорией нищих, обычно выглядят следующим образом. Мои читатели, разумеется, поймут, что упомянутые географические названия и имена являются единственными частями этих посланий, которые были вымышлены.

«Гостиница «Три Русалки», Понд-Лейн. 18 апреля.

Сэр или мадам, и хотя я не имею чести быть лично знакомым с вами, я воспользовался тем, что был представлен члену вашей семьи майору Шербруку, когда тот вместе со своим полком находился на Мальте. Мои нынешние неблагоприятные обстоятельства придают мне смелости писать к вам, так как рассказы о несчастьях действуют на сердца сострадательных людей, связывая их самыми священными из родственных уз с сердцами других людей.