Дневник моей матери можно читать как пустые тирады несчастной и озлобленной разведенной женщины, которая во всех своих бедах винит других, в частности моего отца. Можно обесценить ее страдания, назвать их обычными и банальными. Ее борьба и неудачи настолько привычны, что их почти не отличить от любых других. Но при более вдумчивом прочтении в дневнике матери, как и в «Рассказе служанки» Маргарет Этвуд, звучит история женщины, которую унижает и угнетает патриархат. Женщины, которая, несмотря на это, продолжает отстаивать себя и активно сопротивляется даже на пороге смерти.
Мама принимала множество препаратов, но у нее в доме мы с братьями не нашли ни одного из них. Сначала мы заподозрили, что их забрал вломившийся в дом грабитель, но сейчас я уверена, что за несколько недель до смерти она умышленно выбросила лекарства. В дом матери никто не вламывался. Она оставила заднюю дверь открытой, может быть, случайно, а может быть, потому что знала – это ее последние часы, и не хотела, чтобы нам пришлось разбивать окно. Я надеюсь, что она оставила дверь открытой в том значении, которое вкладывал в слово «открытость» Рильке – это то, что грядет из непознанного, иного, священного, нового. Погром в ее комнате – не воля вторгшегося извне злоумышленника, это ее собственный акт творения или, наоборот, разрушения. Последнее «пошли вы!» в ответ на невнятную идею об искуплении.
В темноте я ставлю мамину крестильную свечу в бронзовый подсвечник и зажигаю спичку – появляется круглый и трепещущий язычок пламени. На дне коробки под стопкой налоговых деклараций я нахожу маленький блокнот в красном шелковом переплете. Может быть, это ее дневник приливов? Но страницы пусты. Как это похоже на маму – отложить что-то красивое на потом. Перед тем как закрыть дом я разбирала ее вещи и нашла нераспакованные новые простыни и одеяла, платья с этикетками, изысканное мыло и кремы у задней стенки шкафчика, которыми никогда не пользовались. На чердаке – пластиковые контейнеры, заполненные новыми кастрюлями и сковородами, тостер, чайник. Я знаю, что привычка откладывать новые вещи свойственна многим женщинам ее возраста, но когда человек собирает коллекцию из десяти больших контейнеров, кажется, будто он сберегает их не для нынешней, а, скорее, для желанной будущей жизни. Я могу ошибаться, но мне кажется, мама хранила каждую вещь в знак протеста и в то же время – как символ надежды. Она ждала нового мира, в котором с ней будут достойно обращаться, она знала, что заслужила мир, в котором она не будет невидимкой. Страницы блокнота пусты, но на последнем развороте я все же замечаю ее каллиграфический почерк:
«
Глава 9
Дыра в сердце
Я приехала на одиннадцатый Европейский конгресс по менопаузе в Выставочном центре Амстердама (
В первый час я выяснила, что результаты этих исследований не являются основной темой конгресса, а всего лишь представлены на постерах в конце центрального атриума. Лекции и семинары же посвящены наиболее распространенным видам терапии при менопаузе. Вот, например, невысокий итальянец в голубом костюме и галстуке цвета половых губ читает с кафедры доклад о том, что гормоны – лучшее средство лечения вагинальных изменений при климаксе, хотя серьезных долгосрочных исследований в этой области пока недостаточно. Он говорит о сжатии, утрате эластичности и сухости – описывает то, как вагину ощущает входящий в нее пенис, практически определяет влагалище как потенциальное вместилище для полового члена. И ничего не говорит о том, что во время менопаузы ощущает женщина, которой принадлежит вагина.