Жизнь наизнанку

— А ведь ты прав! — Голос Пирата опять шел сзади. Девушка сидела сбоку, в дальнем углу комнаты и мелко-мелко дрожала, всхлипывая и сжимая пострадавшую руку, уже успевшую обзавестись тугой повязкой. А в центре, за другим краем стола сидел связанный Петька. Его друг. — Есть ещё кто-то! И вот он, перед тобой. Знакомая рожа?

— Вполне. — Тихо пробормотал Федор. — Нафига он-то здесь?

— А ты его спроси. Может, расскажет. Да ты не стесняйся, Шмель. Не стесняйся. Здесь все свои. Даже я. И мы в тесной и непринужденной обстановке, может, выясним, наконец, куда же делся мой тайник?

Петька, лучший его друг за последние два года, смотрел мимо тяжелым взглядом. Руки его были стянуты за спиной, как и у Феди, черные, обычно ровно лежащие волосы всклокочены, под глазом разрастался здоровенный синяк, а нижняя губа была несколько больше, чем обычно.

— Петь, что происходит? — Начал Шмель, но его друг явно не желал разговаривать с ним. Отводил взгляд и нервно покусывал оставшуюся в живых губу.

— Петь! Щука, мать твою! — Наконец тот не выдержал, и, обернувшись к Пирату, выдал:

— Я говорю, это он! Он рассказывал мне, где спрятан твой тайник и то, с каким удовольствием он его себе присвоит…

— Ты охренел? — Взорвался Федор. Его белая кожа пошла красными пятнами, серые глаза, сузившись, превратились в две маленькие щелочки, а руки сильней стали терзать связывающие их веревки. — Совсем оборзел, рыба!

— Ну ладно, — примирительно-ядовитым голосом проговорил Пират. — На сей радостной ноте я, пожалуй, покину вас. Не люблю семейных разборок. А вы тут посидите, поговорите, да и решите к утру, кто, а главное, в чем из вас виноват. А также, куда ж все-таки делся мой накопленный за долгие годы запас.

— Семейные? Но мы не семья! — Не понял юноша. Пират остановился на пороге, медленно обернулся, и с ехидный усмешкой заговорил.

— Семья, семья. Ещё какая! А ты не знал? А ты, Петенька, ему не сказал? Ай-яяй-яяй. Нехорошо. Твоя баба беременна, Шмель! Угадай от кого? Нет. Не от тебя… Извините, но свет я вам не оставлю…

— А ты думал, что будет легко? — Бомж сочувствующе развел руками. — А я ведь предупреждал! Ещё тогда, в твоем детстве, когда ты слушал мою бранную речь, стоя у входа в метро и ожидая свою мамку. Помнишь? Кругом враги, и внутри вас враги… То-то же. А ты спасти ее хотел. Не так меняется человек. Не за спасение кого-то получает второй шанс. Он должен измениться внутри. Спасти себя, если на то пошло. Но использовать внешние предпосылки все же не помешает…

Тишина. Тишина и темнота. Теперь никто не обливал его водой, да собственно не было нужды. Никто и не бил его перед этим. Опять же — не было нужды. Он и так чувствовал себя полностью пораженным. Почти умершим. Оставалось лишь расставить все точки над «i».

— Петь. А Петь? Это правда?

— Что именно? — Донесся из темноты его совсем недружелюбный голос.

— Ну, то, что вы с Машкой…

— Тебе-то какая разница? Все равно подыхать скоро.

— А все же? Маш, как ты могла?

— Слушай, утухни, а? И так без пальцев осталась, а он тут чувства поднимает, старое ворошит…

— А все же… Мы ведь любили друг друга…

— Любили? Да ты совсем, озверел что ли? Да нужна мне твоя любовь! Светлая и бескорыстная, да вдобавок бедная… Вот Петька другое дело. Петька богат…

— Маш, не стоит… — подал голос Щука.

— А че не стоит? Пусть знает, что его друг оказался лучше во сто крат, а главное предприимчивее. Это он спер запасы Пирата. По твоей наводке, между прочим… Это ты, дурак рыжий, рассказал ему про них.

— Но как? Там же охрана…

— Нет там никакой охраны, — тихо проговорил в темноте Петька. — Давно уже нет. Пират ещё месяца два назад с Ганзой решил «пободаться», да силы своей не рассчитал. Поредели ряды его сильно. Всего человек-то от силы двадцать осталось. Какое тут чего охранять. Станцию не проворонить бы… Вот и понадеялся он видимо на то, что не осталось знающих и помнящих. Да о тебе забыл. А как разорил я его тайник, так и начал вспоминать, кто да что. Наемников, видишь, подключил…

— Но… Как ты мог?

— Глупый вопрос, Шмель. Ты думаешь сейчас друзья это самое важное в жизни? Не. Не это важно. Важно выжить. Потомство дать, прокормить его, удержаться ближе к власти, чтоб легче выживать было. Да и люблю я ее. Всегда любил.

— А я что же? — Этот вопрос он задал скорее просто так, не ожидая услышать менее внятного ответа, тем не менее, Машка подала голос.