Жизнь наизнанку

— Вскружил ты мне голову, рыжий бес! Как только на станции появился… Огненные волосы, колкий взгляд, да и эта родинка твоя пикантная под губой… Не удержалась… Но ты это, — вдруг встрепенулась она. — Имей ввиду. Мы будем стоять на своем. Ты спер этот тайник, и только ты. Тебе помирать. А у нас ребенок. Нам нельзя. Жизнь возрождать надо.

— Ничего-то ты не поняла, Машка. — Федор глубоко вздохнул. — Не нужна Пирату моя смерть. Ему тайник его нужен. И он не станет меня убивать сразу. Да и вас не отпустит, пока его вещички у него не окажутся… Да и тогда, вряд ли.

Машка тихо заскулила в углу, вспомнив недавние пытки, а Петька заерзал на своем стуле, засопел.

— Так что же теперь делать?

Но Шмель не ответил. Ему вот совершенно ничего делать не хотелось. Враг вокруг. Враг рядом. Враг внутри. Мало того, что предательство девушки и друга оказалось реально, так ещё реально оказалось предательство его самого им же самим. Не на ту дорожку ступил… Не тот путь выбрал… А прав бомж. Тупиковая дорожка. В никуда. Вот если б все вернуть, начать заново. Попытаться изменить себя, чтобы жить, а не думать, что живешь…

Но теперь уже поздно. Ситуация патовая. Кругом враги, даже среди близких, и ни одного козыря в рукаве. А козырь должен быть, даже когда ложишься спать. Даже когда идешь в туалет. Даже сексом когда… Но козыря в данном случае не было… Ни одного. Как выходить из данного положения?

Сколько прошло? Час или два? А может больше? Время в темноте растягивается, а невеселые мысли, всегда появляющиеся с приходом тьмы, только усиливают это заблуждение.

Да и бомж куда-то подевался со своими загадочными советами, поговорить не с кем. Не с этими же… Предателями. И то, мягко говоря. Была бы воля, записал бы их ещё и в еретики, и в палачи, и в уроды, да в кого только не записал бы… А в мутантов бы в первую очередь!

Причем злости не было. Было какое-то злорадство. В первую очередь на себя. На самолюбование и жизнь одним днем, причем жизнь не слишком праведную. Случалось, и поворовать, случалось, и обмануть. Ну а девок, кинутых им, не счесть. Поэтому он шибко не удивился, что так же поступили с ним. А чем он хуже остальных? Почему он может чувствовать себя хозяином жизни, а другие нет?

С волками жить, по-волчьи выть… Ой, ли? А так ли это? А не сам ли он виноват, что вокруг все так, и все такие? Не от своего ли поведения, не от своего ли собственного желания так жить?

А в прочем, какая теперь разница? Все равно по-другому попробовать не доведется. По-человечески. Его-то Пират в первую очередь замучает. Но даже если допытается у «этих», куда делся его тайник, все равно Шмелю ничего не светит. Этот бандит не любил оставлять хвостов, тем более Федор уже поделился раз тайной информацией с посторонним.

Так что же теперь думать об этом?

Темнота убаюкивала. Федор не заметил, как темнота естественная сменилась тьмою сна, тем более, что столько интересного случилось за последние часы… К тому же, причитания его бывшей не просто убаюкивали, а выталкивали уставшее сознание в царство Морфея.

Разбудил его скрежет ключей в личине. Федор открыл глаза, но света все ещё не было. Он для верности насколько раз моргнул, проверяя, не померещилось ли.

Дверь помещения, словно откликнувшись на его мысли, тихо заскрипела, открываясь… Кто-то вошел, но явно не Пират. Тот бы закатил концертную программу, как пить дать. Дверь, снова заскрипев, захлопнулась.

В следующую секунду свет фонарика вспорол темноту, выхватывая из нее, то металлический стол, то Петьку-урода, то Машку-отступницу. И остановился на нем, мешая рассмотреть вошедшего.

— Федор! — Раздался сиплый голос. Знакомый, но ещё не распознанный. Голос того, кто узнал его у дрезины. — Шмелев!

— Чем могу помочь, любезный?

— Что, не узнал? — Голос от волнения засипел ещё сильнее. Потом говоривший, словно спохватившись, быстро направил фонарик себе в лицо, осветив знакомые черты. И шрам на шее. Ничего себе подарок!

— Это же я! Соловей! Помнишь?

Как тут не помнить. Отличный парень. Певец. Соловей прямо. Откуда и кличка пошла. Вместе баб портили за восточной стороной кольца. Ох и веселились, пока… Пока в одно прекрасное мгновение один прекрасный ревнивый муженек не выловил «с поличным» Певца. И не приставил к его горлу серп. Где уж добыл, это для Федора всегда оставалось загадкой. Но, тем не менее, если бы не случайное вмешательство Шмеля, то жить пришлось бы Соловью уже с отрезанной головой, что вроде как не очень удобно. В общем, спас его тогда Федор, но вот искалеченные голосовые связки остались испорчены на всю жизнь, впрочем, как и репутация горе Дон Жуанов. В пылу спасения друга, Шмель несколько не рассчитал силу своего удара, дополненного какой-то фигней типа сковородки, и обоим пришлось срочно и навсегда покинуть восточную часть метро.

— Соловей? Ты здесь какими, извини, чертями оказался?