Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице

Но Серафима понимала, что опуститься, раскиснуть — значит извести себя, погибнуть. Нужно отшвырнуть хандру, не сдаваться этой образине. Вспомнились слова отца, услышанные ею еще в детстве: «Киснуть нельзя. Не жильцы на свете людишки, которым лень в сладость пришлась. Это, как на морозе. Начинает прокрадываться тебе в душу — ласкает, нежит, убаюкивает. И крышка вечная! Так вот и в жизни. Она, дочка, любит тех, кто все время в бегах да в делах хороших».

Впереди вырисовывались новые заботы. В школе начались каникулы. И Санька с большим удовольствием пристроился к ватаге мальчишек, которые сколачивали свои «артели», шли на поливку огородов, на прополку, на ночевку с табуном лошадей. Он с двумя пацанами определился на обслуживание чигиря — нехитрого древнего устройства по поливу огородов. С утра и до вечера огромное деревянное колесо, обвешанное бадьями, вращалось над озером, вычерпывало из него воду и выливало ее в широкий деревянный желоб. Обязанности Саньки были несложными: он целый день понукал лошадей, которые ходили по кругу с завязанными глазами и вращали эту аляпистую махину, поил, кормил животных-каторжан.

Нескладности ожидались к осени. Санька перешел в пятый класс. А это означало, что для продолжения учебы нужно будет перебраться в район.

В колхозе были недавно открыты детские ясли, и по предложению Курбатова Серафима определила туда Данилку. И все же забот еще хватало. Данилка чаще стал хныкать, температурить, и Серафиме приходилось нередко сидеть из-за него дома. Хозяйка дома без конца пропадала где-то по своим молебеным делам. Приходила домой то поздно, то не появлялась совсем.

Все чаще и чаще Серафима пропускала молитвенные собрания. Это сначала удивляло, а потом стало раздражать пресвитера и приближенных. Недоумевали, почему Серафима, которая в последнее время становилась все более смиренной, начала опять проявлять свой норов. Святой дух вот-вот должен был сойти на Воланову, и она, как другие верующие, сможет скоро разговаривать с богом на ангельском языке. Так считали братья и сестры во Христе.

Эту встречу с богом она должна была иметь вовремя самого ближайшего радения. А тут на тебе…

Пресвитер Парамон считал, что он ухлопал много сил, чтобы привлечь в стан приближенных к богу заблудшую овечку Серафиму. Он ее уже начал ставить в пример вновь принимаемым в секту. И вдруг этот «яркий пример» для убеждения начал понемногу тускнеть и даже в какой-то мере играть совершенно противоположную роль. Парамон не мог с подобным смириться, так как помимо всего в этом видел и немалый ущерб своему авторитету.

Постоянные ссылки Серафимы на то, что она не могла присутствовать на очередном богослужении из-за болезни Данилки, вскоре перестали приниматься Парамоном за уважительную причину. Особенно он был рассержен отсутствием Серафимы на очередном хлебопреломлении, которое обычно проводилось в первое воскресенье каждого месяца. К этому дню пресвитер готовился особенно усердно, придавая обряду большое нравственное значение…

Однажды Прасковья после моления возвратилась домой в сопровождении сестры во Христе, которая уж навещала Серафиму во время болезни. Прасковья называла ее сестрой Марией. Гостья отвесила поклон всем четырем углам, поцеловала Серафиму в лоб, положила свою ношу — цветастый узелок — на лавку, потом и сама опустилась на нее.

— Притомилась я, сестрица, — пояснила она Серафиме, стягивая с головы платок. — Уж больно редко стала ты нас навешать, родная, не забываются ли тебе муки Христовы, его страдания? Вот тут я принесла тебе кусочек тела господнего… Только на бога надейся, но не на себя. А без духа святого нельзя жить.

Гостья неторопливо раскидала уголки тряпицы и обнажила горку серого хлеба.

— Откушай, откушай, сестрица, — задумчиво произнесла она, — вот погощу у вас! Пресвитер велел помочь по хозяйству, он у нас такой… Ни про кого не забывает… только думает о боге да о добре… Я только правду могу сказать. В глаза не льсти, за глаза не хай.

Сестра Мария подозвала к себе поближе уставившегося на нее удивленными глазами Данилку, провела сухой ладонью по стриженой головке и, как бы проверяя упругость, ткнула поочередно пальцами в щечки, потом покопошилась в складках юбки и, к удивлению малыша, извлекла оттуда большой круглый пряник.

— И тебе гостинец божий — ласково произнесла она. — Хорошо тебе у бога будет… Грехов-то ведь никаких еще не нажил.

Вечером пили чай. Гостья не переставала говорить о боге, по нескольку раз повторяла одни и те же изречения из Библии, видимо, для того, чтобы подчеркнуть их особое значение. Интересовалась: не забывает ли Серафима утренние и вечерние молитвы? Часто ли она обращается к богу со своими просьбами?