Жизнь не так коротка [сборник]

Навстречу мне по пыльной деревенской дороге ехала на небольшом велосипеде девочка лет четырнадцати-пятнадцати. На ней были линялые голубые шорты из грубо обрезанных широких джинсов, сандалии и легкая майка.

Девочка или девушка? По физическому развитию, хотя бы по той же самой пресловутой округлости форм, которую так любили упоминать великие писатели девятнадцатого века и плохие — двадцатого, это была молодая женщина. В то же время в лице ее было нечто такое наивное и простецкое, что становилось ясно: девочка еще не распрощалась со своими любимыми куклами. Мне было понятно, что этот велосипед — словно ненастоящий, эта поездка — всего лишь игра, и самое главное сейчас было: ее высоко и радостно взлетающие колени, которым очень мешал руль, так что ноги приходилось даже несколько разводить в стороны. Колени, трудолюбиво пахтающие воздух, словно тренируясь…

Девочка внимательно посмотрела на меня, проезжая мимо. Мой ответный оценивающий взгляд был короток и нейтрален. Рыжая, курносая, веснушчатая. В общем, довольно миленькая. Рот широкий… Миленькая, не более того. Мы разминулись.

Приметы вроде сходились, все было хорошо. Из пояснений коллеги я знал, что после того, как кончится этот поселок, нужно будет еще пробираться километра полтора через перелесок, через другие дачные кооперативы, а потом я непременно должен оказаться на месте, если только ничего не перепутаю.

Преодолев метров пятьсот, я вдруг понял, что не знаю, куда идти дальше. Верные приметы кончились. Меня окружала теперь сплошная «зеленка»; правда, сквозь листья проглядывали крыши дачных домиков, к которым ответвлялись дорожки. Но — слишком много дорожек.

Словно подавая мне тревожный сигнал, возле самой дороги в железной бочке горели старые доски. Огонь рвался из железного горла печи к небу нетерпеливо и даже с каким-то остервенением. Каждую секунду рвался. Словно там, наверху, он не рассеется бесполезным дымком, а вечно будет плясать и радостно хлопать в горячие ладоши…

Тут дорога пошла в гору. Это меня обрадовало, ибо соответствовало описанию. Правда, дорога теперь почему-то была покрыта растительностью. Сначала свежая зеленая травка, потом огромные зонтичные стрелы дуделя и, наконец, густые ивовые побеги. Видно, здесь давно не ездили на машинах. Странно. И вдруг я уперся в глухой деревянный забор, преодолеть который не было возможности.

Пришлось возвращаться. На спуске меня охватила усталость, навалилось чувство бессмысленности происходящего и вообще всего этого горячего летнего дня. Я успел уже пропотеть, натер в паху, мои ботинки и брюки снизу были густо покрыты дорожной пылью. Солнце поднималось все выше, и, казалось, конца этому не будет. А на даче у коллеги колодец с чистейшей ледяной водой…

Я ступил два шага в сторону, сразу надежно затерявшись в кустах, и тяжело осел на какое-то трухлявое бревно. Благословенна тень!..

Не думал, что так быстро устану.

Я снял ботинки, носки и так сидел некоторое время, пошевеливая спекшимися пальцами усталых ног.

Вот это и есть цель твоего сегодняшнего путешествия?..

Я выпил захваченную из дому бутылку пива, достал книжку и стал быстро писать. Занимался этим довольно долго. Фиксировать недавнее прошлое стало для меня теперь навязчивой потребностью. Хоть что-то не пропадет даром. Пятнадцать минут назад — это тоже история. Я сам ее автор и летописец.

А то и непонятно бывает иногда, жил вообще или нет. Ведь свидетельств не остается».

7. «“Одни мы правы — нет на нас управы!”

Я поднял голову и посмотрел в небо. Там не было ничего, кроме широко растянутого, выгоревшего до бесцветности ситца. Победитель бросил на нас сверху старый пыльный флаг, и мы тонем и задыхаемся в его тяжелых складках, без всякой надежды выпутаться.

У горизонта стоит маленькое легкое облачко, предвещающее на вечер перемену погоды. Да, так жарит — наверное, к грозе. Хорошо бы все-таки найти какой-нибудь дом, крышу над головой…

Я услышал с дороги приближающуюся хриплую музыку, а потом голоса — мужской и детский.

— Пап, а мы когда уже придем?

— Скоро, сын. Потерпи немного.

— Я пить хочу.

— Вот придем — и напьешься вволю. А сейчас воды у нас нет.

Родитель, видимо, крутил ручку настройки радио, скользя с одной частоты на другую.

Прием везде был неважный.

— Пап, смотри — забор.

— Вижу, сын. Куда же мы это с тобой зашли? Куда-то не туда.

— Пойдем назад?

— Сейчас. Надо подумать.

Скольжение по радиоволнам продолжалось. И тут на косогоре кнутом ударил Джеймс Ласт, его одинокий пастух погнал своих коров, а громкость приемника сразу увеличилась до предела.

И я подумал: да, пусть не удалось быстро дойти к цели, и неизвестно, удастся ли вообще дойти. Но я был, я был здесь. И значит, могу быть где угодно, присутствовать во всех мыслимых местах.

Торопиться смешно. Желать ускорения времени глупо. Время на самом деле есть один очень сильно растянутый момент существования. И нет ни прошлого, ни будущего, а ты существуешь всегда, пока существуешь.