— Ты сегодня какой-то взвинченный, — говорила она мне потом. — Успокойся. Я здесь. Вот, дотронься. Здесь. А теперь вот здесь. А теперь тут…
И еще потом, через какое-то время, она всерьез спрашивала, уж не случилось ли у меня чего дома. А что я ей мог сказать? В общем, ничего не случилось, все по-прежнему… По-прежнему хоть в петлю лезь. И вместо ответа я изощрялся в таких нежностях, каких сам от себя не ожидал. Хотелось навсегда присвоить ее, украсть, похитить у всех возможных конкурентов, хотелось сделать ее маленькой, такой, чтобы можно было носить в кармане, и всегда брать с собой… Я знал: она — мое спасение. Предложил с тайным страхом:
— Выходи за меня.
Почувствовал вдруг некоторую ее отчужденность, словно бы занял в этой постели место другого человека. Ну конечно, разве так делается… Ни тебе цветов, ни на колено встать. Она раздумывала, отвернувшись к стене. Или не раздумывала, а просто заснула, пока я собирался с духом сделать предложение. Молчала долго. Спросила наконец:
— А где мы будем жить?
Я этого еще не знал, это был вопрос для меня третьестепенный, ну какая разница где — лишь бы вместе… Однако она была права. И теперь настала моя очередь подумать, помолчать.
К себе домой звать я ее не хотел, там отец, и едва лишь я представил, как маслено и плотоядно зажгутся его глазки, мне вновь захотелось его уничтожить. Нет, пока он там… нам там делать нечего.
Еще можно снять квартиру. Вернее, комнату, квартиру я не потяну, а она студентка, откуда деньги…
— Снимем комнату, — сказал я решительно. — Все снимают, и ничего, живут…
— Не хочу, — сказала она. — Соседи, грязь, пьянь… Не хочу. И это же во сколько обойдется. Ты мне потом и шоколадку купить не сможешь. Давай что-нибудь другое.
Другое… Есть еще вариант. Я прописан в квартире моего деда и бабки. Хорошая однокомнатная квартира. Идеальное гнездышко для молодой пары. К сожалению, занято стариками, в которых едва теплится жизнь. Вариант простой — переселить их к нам домой, к отцу и матери. Маме не нужно будет далеко ездить, чтобы стирать дедовы пеленки. Она согласится. Зато отец, который ненавидит бабку… да и нет ему резона помогать мне после вчерашней истории. Впрочем, с бабкой он бы еще как-то примирился, но дед…
Господи, я всегда был равнодушен к шахматам, почему же теперь мне приходится решать эти головоломные этюды? Я не гроссмейстер, вести тонкую игру не умею. Чует мое сердце — не обойдется тут без жертв.
— Есть кое-какие мысли, — сказал я небрежно и легко поцеловал ее. — Но ты согласна?
— Да.
Я сразу же решил проехать к бабке, посмотреть, как они там. Да и матери нужно было помочь вымыть деда. Ехал в трамвае, трясясь, и вспоминал, подробно восстанавливал в памяти события последних двух часов. Наверное, я улыбался, наверное, в лице моем было что-то такое откровенно-счастливое, что даже хмурый мужик, всю дорогу бормотавший в пространство неразборчивые бессмысленные слова, увидел мое счастье и завистливо умолк.
Кто-то уселся рядом, просто тяжко плюхнулся. Сиденье дрогнуло и прогнулось. Я скосил глаза и увидел, что это Заварзин, слесарь из соседнего цеха. Малоприятная личность. Он меня пока не узнал, не удосужился посмотреть в мою сторону. Однако это должно было вот-вот произойти. Жаль. Лучше бы я пешком пошел…
— О, старик!
Ну все. Заметил.
— Ты чего такой небритый? — строго спросил я, пытаясь сразу перейти в наступление.
— Я свободен, словно птица. Так что можно и не бриться! — сказал он, потом понял, что именно сказал, и рассмеялся.
— Понял, стихами говорю! — веселился он. — Ай да Заварзин, леший сын!..
— Сукин сын, — поправил я.
— Чего? — удивился он. Оскорблений явно не ждал.
— Это Пушкин так говорил. Пушкин, знаешь? Тоже был поэт.
Он погрозил мне коротким указательным пальцем, ноготь которого был заключен в толстую траурную рамку. Я никогда не подаю Заварзину руки при встрече — он мне кажется грязноватым.
— Все шутки шутишь, а я вчера бабу твою кое с кем видал.
Ох, лучше бы я пошел пешком. Это хуже, чем без билета попасться контролеру.
— Так ты когда побреешься? — упорно спрашивал я. Игнорировал, как мог.
Не получалось.
— Да-да, — лукаво усмехаясь, говорил он. — Видел кое с кем. Не будем говорить, с кем, хотя это был… Борька Лазарев. Ты знаешь, мне плевать, кто с кем трахается, но это же твоя баба, и я должен был тебе рассказать. Как друг. Ты на нее дохнуть боишься, а она за твоей спиной…
Он что-то продолжал в том же духе. Я старался не слушать, но как можно было не слушать. Его голос пробивался в мою голову настырно и бесцеремонно. Как взломщик, уверенный в своей безопасности.
Люди в трамвае начали уже с любопытством оглядываться — где это там сидит настоящий живой рогоносец? Не обращая на них внимания, Заварзин длил свой бесконечный монолог.
— Старик, все они такие, и твоя тоже. Лицом — ангелы, а внутри, блин!.. И сами не знают, чего хотят. Ты к ней, допустим, со всей душой, подарки, то-сё, кино, блин, театр… а она строит из себя не пойми что! Целку какую-то! Хотя ты точно знаешь, что она…
— Ну ладно, хватит. Замолкни.
— А чего? Я ж тебе правду говорю! Кто тебе еще правду скажет?