Жизнь Петра Великого

Успешно предотвратив таким образом заговор, монарх российский занялся подготовкой к путешествию[402], которого так сильно желал. Царь Иван уже умер в начале предыдущего года[403], оставив после себя только двух дочерей[404]. Петру царица Евдокия родила трех детей, из которых выжил только старший сын, Алексей[405]. Царь расстался с ней еще за несколько лет до того, отправив в монастырь[406], — неизвестно, подозревал ли он ее в неверности, или считал, что она замешана в каком-нибудь заговоре. Таким образом, дома его ничто не удерживало. И вот он решил покинуть свою страну и инкогнито отправиться в чужие земли, скрывая свой монарший сан под обликом подданного. Нельзя не признать, что всякий государь за пределами своей страны оказывается вынужден подчиняться властям тех мест, куда попал. Подобное решение чревато большими опасностями, отчего таковые примеры мы находим в истории крайне редко. Великий Александр ходил походами за границы своего государства в Азию и в Африку, но им руководила лишь алчность к завоеванию новых земель, и в этих своих походах он только и делал, что разрушал чужие царства, вместо того чтобы улучшать жизнь в своей Македонии. Не таков был наш Петр. Он хотел путешествовать как философ, подражая пифагорам, сократам и платонам — путешествовать, чтобы восхитить дозволенным и заслуживающим похвалы путем у чужих народов всё служащее ко благу гражданской жизни и перенести это в свою страну. Благодаря от природы присущей ему проницательности он понял то, о чем писал Аристотель, хотя и не читал написанных им книг: не будет хорошим государем тот, кто никогда не был подданным, — Non contingit eum bonum Principem agere, qui sub Principe non fuit[407]. Петр, провозглашенный царем в возрасте десяти лет[408], стал государем тогда, когда только начал осознавать себя человеком. И вот он добровольно сделался подданным других государей, чтобы выучиться в великих училищах их дворов благородному искусству доброго правления, цель которого — усовершенствование управляемых народов. Он включил в состав посольства трех самых доверенных конфидентов: г-на Лефорта, графа Головина и г-на Возницына [Voscrisestein][409], государственного секретаря. Петр же, скрыв сияние своего царского величия, присоединился к своим послам в качестве их слуги, взяв с собой большое число молодых дворян[410], среди которых своими выдающимися качествами отличался принц Сибирский [Sibrischi][411], потомок древних сибирских царей. Управление империей на время отсутствия царя как будто возлегло на г-на Ромодановского [Romodanoschi][412], который носил в России титул князя-кесаря [Viceczar] и происходил из родовитейшей фамилии. Однако Петр прекрасно понимал тот политический принцип, который предостерегает государей от вверения всей власти над своим государством одному лишь человеку. Princeps nullum virum totius sui dominii faciat custodem[413][414].

Поэтому Петр назначил еще троих регентов: Льва Нарышкина, своего дядю по матери, князя Голицына и князя Прозоровского [Prosorouschi][415], которым он доверил заботу о своих детях и управление гражданскими делами[416], поручив дела военные генералиссимусу Алексею Шеину. Для того чтобы стрельцы не замыслили какой-нибудь новый заговор, он распределил их по отдельным полкам и отправил охранять рубежи. На страже столицы остались двенадцать тысяч иностранцев[417] под командованием генерала Гордона, шотландца по происхождению, столь же любимого своими солдатами, сколь уважаемого московитами.

Так устроив дела, царь в начале мая 1698 года[418] отправился в путь со своими спутниками: это путешествие он пожелал назвать Великим посольством[419]. Через несколько дней они достигли Риги[420], благородного города в Ливонии, в то время принадлежавшего королю Швеции. Это был первый крупный зарубежный город, который посетило посольство. Невозможно передать, с каким жадным интересом Петр осматривал город, наблюдая за расположением улиц и устройством домов, изучая различные ремесла и организацию труда ремесленников, но прежде всего — фортификационные замыслы. Комендант городской крепости, встревоженный, быть может, не без оснований, имел дерзость запретить Петру это делать под тем предлогом, что подобное любопытство не может быть удовлетворено для приграничных укреплений, особенно если неизвестно, кто таков и откуда происходит любопытствующий. Пусть каждый рассудит, сколь Петр был раздражен подобным обхождением.