Жизнь Петра Великого

Пока Карл был на пути в Тартарию, князь Меншиков настиг жалкие остатки шведской армии, которыми командовал генерал Левенгаупт, и объявил им, что «они должны немедленно сложить оружие, иначе им не будет пощады». Левенгаупт, видя, что не может выдержать бой с победоносным противником, попытался по крайней мере добиться от Меншикова как можно более мягких условий капитуляции[852]. Было условлено, что «все солдаты и офицеры будут рассматриваться как военнопленные: с солдатами будут обходиться уважительно, а офицерам будет позволено на некоторое время вернуться в дома под честное слово; царю будет передана вся шведская артиллерия со всей амуницией, знаменами, штандартами, музыкальными инструментами и военной казной». Так в плену оказались сам Левенгаупт с двадцатью тремя полками кавалеристов и драгун, а также шестнадцатью полками пехоты. Вместе с теми, кто был захвачен раньше, в плену у московитов оказалось шестнадцать тысяч двести восемьдесят семь человек[853]. Московиты провели смотр своих войск и обнаружили, что потеряли за время всего сражения четыре тысячи сто сорок шесть человек[854].

Мудрый человек никогда не упускает случая воспользоваться благосклонностью фортуны: Ducis est, fortunae se praebenti non deesse[855][856]. Как только Петр, после одержанной им победы, узнал, что Карл вместе с Мазепой переправились через Борисфен[857], он, предполагая, что они направились на Волынь, тотчас написал генералу Гольцу, который находился в той провинции с двадцатью тысячами русских солдат, чтобы Гольц без промедления выслал им навстречу эскадрон доброй кавалерии, препятствуя воссоединению с оставшимися в Польше частями шведской армии. Эта мера была предусмотрительной, но король Карл уже успел отправить письмо генералу Крассову [Crassau][858], в котором, сообщая о своих злоключениях, приказывал ему как можно скорее оставить Польшу, ради спасения немногочисленных остатков его войск. Между тем, когда царю было доложено, что князь Меншиков захватил в плен весь неприятельский авангард, не вынимая шпаги из ножен, он поспешил к нему и подоспел как раз в момент принятия капитуляции. Судьба этих несчастных солдат живо его тронула, и он неоднократно выражал свое неудовольствие поведением государя, принесшего в жертву своему честолюбию такое множество своих верных подданных, которым он должен был быть отцом и хранителем. Петр великодушно даровал свободу многим офицерам[859], в знак своей милости и снисхождения, приказал раздать несчастным пленным значительную сумму, чтобы поддержать их в крайней нужде. На следующий день царь пожелал разделить трапезу со всеми шведскими генералами, которые должны были пить за здоровье того, чьими пленниками они были. Посреди здравиц царь спросил у маршала Реншильда, «какова была численность армии короля Карла, когда она пересекла границы Московии». Тот ответил, что общее их число могло составлять двадцать тысяч шведов, не считая возможной поддержки казаков. «Как же может быть, — сказал тогда Петр, — что такой благоразумный государь, как Карл, отважился с горсткой людей вторгнуться в столь обширную и незнакомую ему страну, как Россия?» Маршал ответил царю, что «король не всегда советовался с генералами, но те, как верные подданные, слепо повиновались своему государю». Эта верность так пришлась по нраву великому Петру, что он, сняв с портупеи собственную шпагу, подарил ее Реншильду, попросив его сохранить ее в залог уважения, которое питал к его мужеству и верности. Подобные же знаки своего расположения он явил и графу Пиперу, и другим высокопоставленным пленным: более того, чтобы они не испытывали ни в чем недостатка, Его Величество расположил их рядом с собственными генералами. Граф Реншильд оказался рядом с графом Шереметевым, граф Пипер — с графом Головкиным[860], герцог Вюртембергский — с князем Меншиковым; так же были размещены и все остальные.