Жизнь пяти

Дир как никто другой понимал это: понимал силу преподавания, ученичества, наставничества. Ведь сам на себе испытал ее. Кем был он стал сейчас не будь у него, у всех них, такого учителя, как магистр38 Нердан Йорман? Каким бы сейчас был их мир? И был бы?

3. Путники и спутники

Кто будет с нами в час тревоги,

Чей смех разгонит сонм тоски,

С кем пересекаются дороги,

Тот определит конец пути.

Отрывок из стихотворения академика Арка Пирва

1

За год до второго миранского восстания и штурма дворца…

За прозрачным стеклом окна – яркое полуденное солнце, альстендорфское голубое небо, кое-где затянутое серовато-белыми облаками с сияющим абрисом своих причудливых, пухлых форм, пятачок университетской площади, вымощенный каменными кирпичами, уходящие вниз, еще мокрые от недавнего утреннего дождя скаты крыш, перламутром мелких, подсыхающих капель, переливающиеся в падающем солнечном свете, и парк. Огромное, зеленовато-серое неспокойное море листвы, шумящее и качающееся то в одну, то в другую стороны под резкими порывами капризно своевольного, холодного ветра, безраздельно царствующего на просторах раскинувшегося в стороне от оживленного Альстендорфа университетского городка.

Однако собравшимся людям не до созерцания красоты природы.

В комнате, наполненной светом и прохладным, застывшим воздухом с серебрящимися, неспешно вращающимися клубами мелкой пыли, в тесном кругу посередине – семеро. Фигуры: склонившиеся, сутулые, слегка навалившиеся, облокотившиеся о края небольшого квадратного стола, распрямившиеся, со скрещенными на груди руками, напряженные, отстраненные, в окружении длинных и коротких, искаженных темных теней. Взгляды собранные, сосредоточенные, все, как один, сконцентрированные на таинственно поблескивающем в прорывающихся сквозь череду пиджаков, рукавов и нежную ткань белых рубашек тонких лучах солнца предмете из странного, черного, как темнота самой длинной, холодной зимней ночи, металла, чье подлинное название ведомо лишь породившему его древнему миру. Предмете, вечном спутнике человечества, его проклятию и благословению, предмете…

Начинаем!

Высокий, статный, элегантно неспешный пожилой мужчина, почти старик, с длинными, гладкими, седыми волосами, белыми словно снег у самых корней, аккуратным, уверенным движением провел шершавой подушечкой вытянутого, искривленного пальца по обвисшей коже выразительного широкого подбородка. Ткань рукава пиджака, вмиг потеряв прежнюю, жесткую форму, приятной, завораживающей волной покатилась вниз к локтю его согнутой руки.

Ривин, ты готов?

Взгляд светлых, голубовато-серых глаз молнией остановился на загорелом лице с выразительными дугами бровей над блестящими, глубоко посаженными глазами, высокими, подчеркнутыми светом скулами, прямым, выделяющимся, опущенным носом и четкими контурами неширокой, покрытой колкой, грубоватой щетиной нижней челюсти. Лице, немного простоватом и несуразном, когда смотришь на него впервые, и таком странно твердом, неожиданно осознанном, пропитанном отголосками отнюдь не беззаботного прошлого, стоит присмотреться к нему внимательнее.

Ола, магистр Йорман.

Ривин кивнул. Мышцы его тела поджарого, юркого, стройного, крепкого вмиг решительно напряглись, будто подтверждая отзвучавшие только что слова, добавляя, что не стоило и спрашивать, ради вас я всегда готов. Готов на все. Ведь обязан вам жизнью.

Обязан жизнью.

Пролетело в мыслях Курта. Он, нахмурившись, в явно недовольном протесте скрестив на груди руки и склонив набок голову, искоса, с тревогой наблюдал за другом. На вытянутое, худое лицо упали несколько прядей светлых, седеющих волос, их тени коричнево-серыми четкими линиями разрезали сосредоточенные, утомленные, бледные, настороженные черты.

Подробности этой давней истории не знал никто. Однако Курт почти не сомневался в том, что учитель тогда сотворил нечто поистине экстраординарное, ведь благодарность ему Ривина была исключительной, искренней, неисчерпаемой, а доверие – безропотным и безграничным. Настолько, что Курт иногда начинал всерьез опасаться за друга и невольно корить учителя, настолько, что порой Курта пробивал неприятный холодок душного, липкого страха, когда он вспоминал, отрешившись от собственных чувств к обоим, кем на самом деле был Ривин и кем магистр Йорман: маг вещей39 и лучший ловец40, готовый на все, выносливый боец и одержимым наукой, не слишком-то обремененный человеколюбием маг.