Жизнь под кайфом. Откровенная автобиография

В общем, я была постоянно одинока, голодна и зла. У меня снова появилась тяга к алкоголю, бутылки даже снились мне по ночам. Я чувствовала во рту вкус красного вина. Тем более начиналась предновогодняя суета, и окружающие часто выпивали в моем присутствии…

Главная проблема, доводившая меня до отчаяния, заключалась в том, что я практически не видела Полину. А что еще хуже, при наших редких встречах дочь агрессивно себя вела и не выказывала желания общаться. Я по-прежнему не имела понятия, где она живет. Родственникам Максима удавалось запутать меня – ни через один паспортный стол мне не удавалось узнать их адрес прописки. Единственным местом, где я могла встретиться с дочерью, оставалась гимназия на ул. Крупской. Несколько раз в неделю я приходила в школу и ждала Полину после занятий, но, как и следовало ожидать, родственники настроили ее против меня, и дочь каждый раз устраивала мне представления! При виде меня она кричала: «Уходи! Не смей ко мне приближаться!» и пряталась за свою учительницу Кристину Михайловну. Вся школа с интересом наблюдала за этими спектаклями. О том, чтобы обнять ее или поговорить, не было и речи! При моем приближении она тут же кричала: «Сейчас позову папу!» Если мы встречались на улице перед школой, Максим сам не здоровался со мной, а просто уводил дочь подальше или тут же сажал ее в машину.

И, наконец, главный прикол, который больше всего меня поразил. В это время мне очень помог, причем безвозмездно, адвокат – талантливый и уважаемый юрист, Алексей Степанов. Именно он в канун Нового года сообщил мне ошеломляющую новость: семья Максима, вовсе не бедная, владеющая недвижимостью в Испании и строившая дом в Подмосковье, задним числом подала заявление на алименты! На заявлении стояла дата первого дня моей реабилитации, и хотя сумма алиментов была небольшой – всего 15 000 рублей в месяц, но за это время у меня скопилась большая задолженность, хотя я о ней даже не имела представления!

Не хочется говорить ничего плохого в адрес Максима, но, простите, какой же скотиной нужно быть, чтобы подать заявление на женщину, которая находится на реабилитации!

У меня же не было никакой возможности зарабатывать, находясь на Самуи. Фактически за мое лечение платила программа «Прямой эфир», и последние месяцы я находилась в центре за их же счет. Кроме того, мой долларовый кредит никто не отменял, и за время реабилитации у меня и по нему скопилась большая задолженность. Я всю жизнь должна была платить за дом, в котором ни дня не прожила, купила и снова продала его тогда, когда в стране начался финансовый кризис.

Адвокат Алексей Степанов подал в суд прошение о том, чтобы учли мою непростую жизненную ситуацию и снизили процент по кредитам, но суд нам отказал. Я продолжала жить в рабстве и, по сути, находилась в «сухом срыве», – так называется запущенный срывной процесс – поведение, соответствующее срыву, но без самого факта употребления. Но употребить было лишь вопросом времени.

Я сорвалась и, как говорят на языке выздоровления, «упала». Произошло это на Рождество, 25 декабря, в ночь накануне очередной съемки у Малахова. На тот момент я уже нарушила обещание, которое давала себе перед отъездом из центра. Я обещала отказаться от приглашений на съемки, на которых нужно было обсуждать непорядочное поведение Максима и мою задолженность по алиментам. Но мое возмущение, которое охватило меня после того, как я узнала об этой самой задолженности, накрыло меня по полной.

Я решила рассказать обо всем в новой модной программе Первого канала «Бабий бунт», ведущими которой были Татьяна Васильева, Ольга Бузова и Юлия Барановская. К семи утра я приехала в студию Первого канала и в течение часа рыдала на всю страну: «Бабоньки, помогите. Что же такое творится». Замечательные ведущие меня поддержали, и мы сообща пришли к выводу, что все мужики сво…

Следующий удар по семейству, которое теперь владело моим ребенком, я собиралась нанести из моей любимой позиции – с шоу Андрея Малахова. «Прямому эфиру» удалось договориться о присутствии на съемках адвоката Максима. Адвокат посчитал нормальным в прямом эфире произнести: «Дана – алкоголичка и наркоманка, ребенка от нее нужно изолировать». С утра перед эфиром ко мне домой приехали редакторы, эфир планировался убойный, со мной подписали договор об эксклюзиве. Я не имела право обсуждать эту тему до Нового года ни на каком другом канале. «Прямой эфир» оплатил билеты моей маме, она прилетела на один день ради эфира из Крыма. Как только я закрыла за ними дверь, на меня накатили такая тоска, одиночество и депрессия, что на какое-то мгновение мне стало трудно дышать, и снова наступил приступ кашля…

В результате информационная война с Максимом официально была развязана. Я приняла решение «мочить» его по полной программе, так как мое терпение было на исходе. Я специально подключила к этому процессу тяжелую артиллерию в виде различных ток-шоу, ибо знала, что Максим – трус. Впрочем, на ток-шоу он сам не ходил. Присылал своего адвоката.