Читаем Жизнь после вечности (СИ) полностью

Потом, когда его в буквальном смысле слова выдернули из этого собрания, оказалось, что Ксанка рожает и с этим надо что-то делать, причем срочно. Мещеряков знал откуда берутся дети, но никогда не вдавался в тонкости того, что происходит после самой приятной части процесса. Кажется, она родила сильно раньше, чем должна была - возможно из-за этого партсобрания.

Но и это было еще не все.

Валерка вспомнил как он, едва отдышавшись от поворотов сюжета, спустился по пологой лестнице роддома и сел на парапет рядом с Данькой, который курил и вертел в руках пачку “Герцеговины Флор”.

- Ты рад? - задал он довольно глупый вопрос. Как Данька мог быть не рад появившемуся племяннику? Но Данька не был бы Данькой, если бы его можно было легко просчитать.

- А я не знаю, рад ли я, - внезапно прошипел Щусь у рта которого залегли тяжелые складки. Была у него такая черта - он в бешенстве не кричать начинал, а наоборот, на полушепот переходил.- Я, блядь, не знаю, веришь, нет? Какого ты молчал, Валера? За кого ты нас держал? За гнид? За шестерок? За кого?

- Я знаю, кто такие гниды, но не знаю кто такие шестерки. Это что-то из Яшкиного лексикона?

Данька, будто пружиной подброшенный, притиснул его к стоящему тут же каменному вазону, опалил щеку дыханием.

- Я рад, что Ксанка родила, что с ней и с малым все хорошо. Я рад, что Цыган счастлив - она с ним сошлась меня не спрашивая, ничего не рассказывает, так что хрен его знает, что там у них происходит. Но мне, Гимназия, пиздец как тошно думать, что ты нам не доверял. Ты жрал с нами, спал с нами, в бой с нами ходил, жизнью рисковал и молчал. Вот про это я не знаю, что чувствовать. Не знаю.

Яшка уверенно втиснулся между ними и в буквальном смысле слова растащил по сторонам.

- Шестерки, Валерка, это такие люди, которые готовы на любую подлость, лишь бы хозяина порадовать. Сдается мне, что ты про нас так не думал.

- Не думал, конечно. Просто… вы не спрашивали.

- А что тут спрашивать, - все еще яростно вклинился Данька. - Гимназист ты и есть гимназист.

- Он знал, что ты гимназист, я знал, что ты - как я, один как перст. О чем спрашивать? Ксанка про отца до сих пор спокойно говорить не может. Я про мать с дедом лишний раз не вспоминаю.

- Ну зато теперь вы все знаете, - Валерка спрыгнул на землю, прошелся. Данька с Яшкой не сводили с него глаз, это раздражало.

- Полегчало вам? Что теперь делать будете? Кстати, Цыган, почему ты тут с нами, а не с Ксанкой?

- Ей парня кормить принесли и меня выгнали, - Яшка пристально посмотрел на Даньку. - Ты прости, командир, но как мы живем тебя не касается.

- Да меня вообще ничего не касается! Ебитесь как хотите!

- А вот на это нам твоего разрешения и не требовалось! - Яшка тоже начал закипать. Ничего хорошего это не предвещало.

- Брейк!

- Что?.. - хором спросили они.

- Заткнулись оба.

Они замолчали. Валерка поднялся и сел обратно. Эмоции постепенно отступали, приходила ясность мышления. Поздно, слишком поздно.

- Надо было сказать, конечно. Только я струсил. Я же вроде как враг получаюсь.

Некстати вспомнилась Мезенцева, которая буквально утром… Он оборвал эти воспоминания - ничего хорошего они не несли.

- Так-то да. Если формально рассуждать. Черт, Валерка, спалили бы мы тот архив!

Валерка пожал плечами.

- Я боялся, - наконец сумел он сформулировать причину своего молчания о родителях и обстоятельствах их смерти.

- А теперь получается, что я с двух сторон предатель. И вас угробил.

Осознание происходящего накатывало медленно. Может быть, если бы не рожающая Ксанка, он бы сообразил быстрее, но… Мир внезапно стал стеклянным и очень хрупким. По нему шли трещины. Валерка тупо подумал, что еще несколько часов назад все было хорошо. Несколько, сука, часов назад…

Он не сразу понял, что Яшка стащил его с парапета и куда-то ведет.

- Ты что делаешь? - спросил он, когда очутился в зябкой тени угла, образованного сходящимися стенами здания.

- Ты это… приходи в себя.

- Что?.. - Яшка откуда-то из-за пазухи достал женскую сумочку - Ксанкину, конечно, - порылся в ней, протянул ему платок и отвернулся. Данька подошел и молча встал рядом с ним, тоже спиной к Валерке.

Так они и стояли - плечом к плечу - пока он сидел на асфальте потому, что стоять прямо никак не получалось.

Платок тоже пригодился.

- Я к Смирнову пойду, - внезапно сказал Данька не оборачиваясь. - Без него нас точно сожрут.

- Вы же не знали ничего… - вяло возразил Валерка, понимая, что никому не будет интересно - знали они или нет. Контрреволюционная организованная группа была налицо.

- Да кто ж нам теперь поверит, после Ксанкиного манифеста, - судя по всему, Яшка усмехнулся. - Умеет эта женщина слова подобрать ведь? Умеет!

И тут же, без перехода, спросил:

- А вернешься ты от Смирнова, а?

Данька пожал плечами.

- Если не вернусь, значит, ты идешь к Буденному.

Яшка кивнул.

- А если вы оба не вернетесь? - сказал Валерка глядя на затылки друзей. Чувствовал он себя отвратно - то ли черная вдова, то ли прокаженный. Яшка продемонстрировал профиль.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза