Читаем Жизнь после вечности (СИ) полностью

Четвертый раз тоже случится, но очень-очень нескоро, через несколько десятилетий, когда Валерий Михайлович Мещеряков напишет эталонное исследование о работе и взаимодействии служб Третьего Рейха, ставшее библией для всех исследователей этой темы.

Что-то там стрясется на АТС и междугородняя связь не будет работать, так что придется дойти до почтамта. Впрочем, прогулка будет очень приятной. Здесь - на берегу Балтийского моря - вообще будет очень приятно и жить и работать.

Он дозвонится до всех, поболтать получится от души. Валерий Михайлович порадуется и за друзей и за их детей и внуков, поделится своими новостями - исследование одобрили, берут в печать, тираж небольшой, все пойдет в спецхран, конечно, но лучше уж так, столько сил вложил. Купаюсь? Нечасто, море прохладное, зато по дюнам каждый день гуляю. Сосны здесь невероятной красоты. Нет, лучше вы ко мне, у вас жарко, не люблю, ты же знаешь. Что? Он в грядках копается? Вот это жизнь нас скрутила в бараний рог, конечно. Кто бы нам в двадцатом про грядки рассказал. А у меня розы под окнами, сорт “Глория”, сам посадил, только ты никому не говори. Да, обязательно надо встретиться. Обязательно. Договоримся. До встречи.

Он вернется домой, сядет у открытого окна, глядя на море и слушая крики чаек. Воздух будет пахнуть солью, йодом и розами.

Валерий Михайлович подумает, что невероятно счастлив и спокоен вот сейчас, прямо сейчас.

Жизнь, вопреки всем ожиданиям и душевным метаниям, оказалась прекрасной.

И закроет глаза.


========== Выкраду вместе с забором ==========


Комментарий к Выкраду вместе с забором

Описанные в этой части события (в которых много не графического насилия) не имеют никакого отношения к реальной истории подпольщиков и партизан Херсона и Николаева в 1941-1944 годах. Более того, они максимально приглажены.

Реальность была куда страшнее.

…Снова повезло, вернулись, вынырнули из-за смертной завесы, имя которой линия фронта.

Живые, целые и в здравом рассудке. Последнее было особенно важным — иногда разведчиков сразу после поиска комиссовали, но детишки вроде как держались, реагировали на все перипетии спокойно, хотя Иванову было всего двадцать, Мирзалиеву и того меньше — девятнадцать. Оба воевали уже не первый год и воевали так, что лучшей разведгруппы Цыганков себе желать не мог.

Вернулись и покатилась жизнь по накатанной.

Рапорт полковнику Костенецкому и всем причастным о результатах разведки. Да, товарищ полковник, на станции действительно обнаружены замаскированные эшелоны с горючим, но цистерны пусты, то есть имеем дело с обманкой. Почему уверен? Ну, во-первых, начальник станции закурил рядом с цистернами, во-вторых, мы проверили несколько штук. Пустые.

И сразу же, пока не опомнились — к особисту, по одному. Нет, товарищ особист, немцы меня не завербовали, хотя все мы знаем, что каждая собака в Рейхе спит и видит как бы заполучить Цыгана в союзники. Обещали даже меня из расовой доктрины вычеркнуть. Так и сказали: всех цыган с евреями, от младенцев до стариков, под нож, а этого вычеркиваем, он хороший.

Потом, к ночи уже, наконец, баня, обед, и сон, в котором перепутались стерильные, ничем не пахнущие цистерны, ржавое болото, которое они на ощупь преодолевали, не нанесенное на карты минное заграждение и много еще чего, но потом, как награда, поплыла по темно-синему бархатному небу Туркестана серебряная луна и воздух пах цветущим миндалем и песок медленно осыпался под ногами…

Выспаться не удалось.

Костенецкий пришел будить лично.

— Что, — осведомился Цыганков, открыв глаза и увидев полковника — война кончилась?

Тут же как по команде проснулись детишки — один на печи, другой на лавке.

Костенецкий замахал руками, не столько протестуя против предположения, сколько сигнализируя ребятам, что их это не касается. Иванов с Мирзалиевым радостно плюхнулись досыпать обратно.

Костенецкий огляделся.

— Там, товарищ майор, генерал из Москвы прилетел, — отвлеченно начал он и, сбившись на шепот, яростно добавил.

— И я тебя, Цыганков, прошу — давай без инцидентов, хорошо?

Яша потряс головой. Костенецкий, сложив руки на груди, смотрел на него как та царевна {?}[Имеется в виду «Царевна Софья» Репина] с коробки конфет.

— Ваш генерал, вы с ним и разбирайтесь, — шепотом, чтобы не тревожить ребят, ответил он. — Я тут при чем?

— Так ты сейчас с ним говорить будешь.

— Ему в Москве поговорить не с кем?..

— Яшшшша, — Царевна стремительно превращалась в змею, — Я тебя прошшшшшу.

Хотелось ответить ему в тон: «Лешшша, за кого ты меня принимаешшшшь?», но, конечно, смолчал. Вот так всегда. Стоило один раз вмазать по роже какому-то генералу и три года спустя командование все еще считает тебя маньяком у которого пунктик на высшем комсоставе.

— Когда явиться?

— Ну ты себя в порядок-то приведи и приходи. Завтракает он пока.

— И поговорить не с кем и позавтракать на фронт летает. Бедняга.

Костенецкий негодующе зыркнул, молча схватился за голову и вышел. Цыганков на встречу с генералом не спешил, но и затягивать особо не стал, хотя была надежда, что генерал наестся и улетит обратно. Как бы не так.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза