Жизнь после вечности (СИ)

Цыганков, не ответив, прижал руку к левой стороне груди, и Проскуряков понял, что его не просто отвлекут, нет, все будет решено изящнее.

Цыганков сейчас потеряет сознание или забьется в падучей. Это будет выглядеть достоверно — психика у разведчиков горит первой, сколько их списывается, прямиком в психушки. Ему станут помогать двое, третий — третья, женщина, чей муж только что был чудовищно и несправедливо обвинен — кинется с гневом и проклятиями к Проскурякову, и его судьба будет решена. Оксаночка, отлично знающая как работает организм человеческий, не просто так потирала шею — кратковременного пережатия сонной артерии с учетом его возраста и лишнего веса, будет достаточно для вывода генерала из строя. Но она в плохой форме, она не справится. Справится Щусь, который будет ее якобы оттаскивать. А если этот план не сработает, то у Цыганкова в сапоге последним аргументом наверняка припрятан НР-40{?}[Нож разведчика. Серийно выпускается с 1940 года, что не помешало Валерке метать его еще в 1920-м. А вот так.]. А Мещеряков прекрасно метает ножи. А у Щуся достаточно изворотливости чтобы объяснить внезапную смерть руководителя. Нет, все же, не обморок, а падучая — больше свободы действий.

Что ж, пожалуй, все, что он хотел, он увидел.

***

Осознав, что ждать милостей от природы, то есть командования авиаполка бесполезно, капитан Устинович отправился на розыски комэска-один самостоятельно, но тот положительно был неуловим. Устинович посетил штаб полка, казарму, палатку военторга, медсанбат и даже прачечную, пытаясь выведать хотя бы что-то, но тщетно. Раздобыть удалось только фамилию — в самом деле, простую, легкую и неинформативную.

Из всех опрошенных более-менее развернутый ответ дала врач медсанбата, но, увы, частота сердечных сокращений комэска-один (по словам врача, находившаяся строго в пределах нормы) была Устиновичу совершенно неинтересна.

Устав, он плюнул на розыски и сел на лежащее тут же у избы медсанбата бревно, заметив, что на этом же бревне сидят разведчики, с которых все и началось.

- Я надеюсь, — Устинович закурил, — командование примет все меры для расследования этого бесчинства.

Иванов пихнул в бок Мирзалиева. Мирзалиев посмотрел на Иванова. Оба промолчали.

- Где ваш командир?..

- Допрашивают его, товарищ капитан. — вздохнул Иванов.

— Вот, сидим, ожидаем. Надеемся, что он по морде никому опять не заедет. Привыкли мы к нему как-то.

- Дождетесь, — с удовольствием кивнул Устинович, — все вы дождетесь. Товарищ старший лейтенант, подождите!

Мимо шел давешний дежурный по полетам. Кивнул черной кудрявой головой и подошел поближе.

- А, вы по вашему вопросу, товарищ, — будто вспомнив, сказал он, глядя в упор черными бешеными глазами. — Не беспокойтесь, меры приняты. Комэск-один за допущенное в ваш адрес хамство расстрелян.

- Кккак расстрелян?..

- Обычно. По приговору трибунала. Здесь фронт, здесь нет места бескультурию.

Отдал честь и ушел, оставив Устиновича ошарашенно смотреть ему вслед.

***

- Девятка, Чех! — рявкнул Проскуряков.

Код конца проверки был озвучен вовремя. Чех, будто наткнувшись на преграду, медленно, оценивая правдивость его слов, опустил руку. Цыганков, все еще держащийся за сердце, распрямился. Оксана убрала руку с шеи. Что-то неуловимо изменилось в присутствующих — в позах, в выражениях не то, что лиц — глаз. Напряжение, висящее в воздухе как грозовой разряд, ослабевало. Не до конца.

- Бурнаш, — отчетливо произнес Чех. — Атаман Бурнаш после ареста в двадцать третьем давал показания. Про Кандыбу в этих показаниях тоже говорилось.

Проскуряков кивнул. То, что имя Григория Кандыбы Щусь использовал еще в девятнадцатом, он, разумеется, знал, но как прикажете проверять реакцию группы на непредвиденную угрозу, а?

- Отбой, — сказал он. — Проверка завершена. Во-первых, поздравляю с удачным выполнением заданий. Я рассчитывал, что вы объединитесь, так и произошло. Чех, сколько препарата и куда именно вы вкололи фигуранту?

- Ноль один миллиграмм в сонную артерию.

- Значит, скоро очнется. Спрашивать, почему в самолете оказалось на двадцать человек больше, не буду — мы и ради этих двадцати воюем. А вот почему, майор, у Васютина колено прострелено — спрошу.

- А что б не сбежал.

- Радикально. Но действенно.

- Что ж, присаживайтесь, товарищи. Поговорим о вашем будущем.

Он сделал паузу, посмотрел на лица слушателей. На лицах было сосредоточенное внимание, только у Францисканца немного дернулся уголок губы в подавленной усмешке.

- Хочу вам байку рассказать.

- Про Красного Призрака{?}[Очень хороший фильм] или про Белого Тигра{?}[Тоже очень неплохой фильм]? — поинтересовался Цыганков.

- О, — на лице Францисканца все же проступила улыбка.

- Я тоже знаю. Про Черного Барона{?}[Врангель].

- Именно! — Проскуряков поднял вверх палец, тактично не заметив, что просьба присесть проигнорирована. — И это, безусловно, важная часть нашего повествования. С чего бы начать?.. Начну-ка я с начала. С дел давно минувших дней.