Жизнь продленная

— Ну что ж, братцы, — напомнил о своем присутствии Чернявский, стоявший где-то на кухне, уже как будто не у себя дома. — Теперь вы без меня обойдетесь, я думаю.

— Большое, большое вам спасибо, Николай Михайлович! — поблагодарила его Зоя.

— Вечерком я начну переселяться на новую квартиру, — продолжал Чернявский, — так что ты мне разреши, Николай Васильевич, поэксплуатировать твоего Башмакова.

— Ну конечно, — отозвался Густов.

— А может, мы втроем… пока что? — неуверенно предложила Зоя, понявшая, что своим приездом она как бы выгоняла человека на улицу.

Примерно так же думал и Чернявский — насчет улицы. Еще утром он во второй раз жаловался и пенял Густову, главному строителю поселка. Переселяться ему было, честно сказать, некуда. И он был в этой квартире более старым и, стало быть, главным хозяином, приютившим в свое время и самого Густова.

Но он все-таки достойно отказался от предложения Зои:

— Разве я нехристь какой-нибудь!..

— Хороший он человек, — сказала Зоя, когда Чернявский вышел.

— Николай Михайлович-то? — переспросил Густов.

— Да.

— Да! — подтвердил Густов.

И потянулась длинная, а для него еще и темная пауза. И чем дольше она продолжалась, тем труднее становилось преодолеть ее. Но и молчать становилось нестерпимо. Отчего-то подумалось, что Зоя уже все знает, — в таких замкнутых гарнизонах сплетни разносятся быстро! — и он решил: «Что ж, придется сказать. Будет еще хуже, если она узнает об этом от других…» Он уже приготовился встать и открыться, покаяться, а дальше — будь что будет!

— Коля, ты рад, что я приехала? — словно бы заподозрив его в чем-то, спросила Зоя и села рядом с ним на койку. В ее голосе если и не прозвучало, то все же таилось сомнение.

— Зоя… — начал было Густов и словно бы поперхнулся. — Дороже тебя у меня никого не было и нет…

— Да ты не волнуйся, — сразу прониклась Зоя и доверием и сочувствием к нему. — А то еще повредишь себе.

— Ничего со мной не сделается! Все уже прошло…

Он подсунул под повязку большие пальцы рук, отогнул ее и поглядел на Зою. Она была уже без пальто и без белого сияния на голове. Уставшая. Похудевшая. Смертельно родная и действительно единственная, казалось бы — единственная навсегда… и вот неизвестно ради чего обманутая. Та самая, что излечила его от неуверенности и боязни, избавила от беды одиночества… Столько натерпелась в дороге, стремилась к нему…

Нет, это было бы слишком безжалостно, даже бесчеловечно — говорить ей сейчас, после такой дороги, о своем предательстве. Надо было пожалеть ее хотя бы сегодня. Надо думать прежде всего о ней… и подольше молчать…

— Ты не смотри, не смотри так долго! — Зоя подняла руки, как бы заслоняясь.

Но Густов уже сдвинул повязку на лоб, а потом и совсем снял ее, бросил на койку. Растер лицо ладонями.

— Все. Хватит!.. Здравствуй, Заинька!

— Здравствуй, здравствуй…

Они снова, теперь уже по-любовному, крепко обнялись и поцеловались продолжительным, прерывающим дыхание поцелуем. И все на этот миг забылось, все отпрянуло в отдаленные уголки сознания, где собирается и хранится не самое важное из того, что необходимо знать и помнить. Остались только двое любящих и радость их встречи, да еще белый пожар снегов за окнами.

Это продолжалось, наверное, не очень долго, но в тревожной душе Густова всколыхнулось и пронеслось очень многое и необыкновенное по своей силе. Как прошлым летом в Иркутске, он снова пережил здесь великую благодарность к Зое, и в нем возникла почти уверенная надежда на то, что вдвоем они преодолеют и случившуюся с ним беду. Один человек слаб и податлив, это как бы полчеловека, а вот так, вдвоем, рядом — все по силам. Сама жизнь, весь мир становятся шире и чище… Спасибо, спасибо тебе, Жизнь! Пусть я никогда больше не скажу о тебе ни одного плохого слова и не предам Идущую Рядом! Пусть никогда!.. Пусть я умру, прежде чем отступлюсь от всего этого…

— Ну, вот мы и вместе! — расслабленно, даже с каким-то изнеможением вздохнула наконец Зоя.

— Теперь мы всегда будем вместе! — ободренно ответил Густов.

— Да, я не хочу больше одна оставаться.

— И не будешь!

— Вдвоем легче… На каждого вдвое меньше ложится всяких забот и даже обид. Правда?

— Правда…

В это время кто-то уверенно и легко сбежал по снежным певучим ступенькам в тамбур, без стука взялся за дверную ручку, дернул ее. Дверь успела примерзнуть и с первого раза не открылась. Это дало Густову время отпрянуть от Зои и заслонить ее собой. Он решил, что это бежит к нему Маша.

Но вошел Башмаков, уже привыкший входить без стука, поскольку считал этот дом наполовину своим. Быстрым глазом разведчика он сразу все схватил и сразу все понял.

— О, товарищ майор, к вам приехали! — воскликнул он удивленно и радостно. — И вы уже без повязки?

— Да, Петя, уже!

— С приездом вас, Зоя Сергеевна! — поспешным неловким кивком приветствовал Башмаков новую хозяйку дома.

— Спасибо, — кивнула и Зоя. — Я смотрю, меня здесь многие знают, — повернулась она к Густову.

— Так ведь письма! — пояснил он. — И длинные вечера. Мы тут почти все знаем друг о друге.