Жизнь продленная

— Да я хотя бы в сторонке постою и посмотрю. Я ведь еще не видел, как ведет себя этот новый мост под танками.

— По крайней мере отдохни с дороги.

— Этой возможности я не упущу…

Было похоже, что все возвращается на круги своя. Домашний привычный мир — и привычный же круг служебных дел и забот. Однако и дома, как только ушла в госпиталь Ксения Владимировна, и в машине по пути на озера, и в батальоне, ожидающем времени «Ч», — всюду Горынин словно бы полуприсутствовал, пребывая второй половиной своего существа где-то поодаль и в размышлениях, далеких от того, что говорилось и делалось рядом с ним. Он все раздумывал о жизни — и своей и Ксениной, о проделках судьбы, о дочерях и даже об Анне, показавшейся под конец больше растерянной, чем злобной… Он вполне «проснулся» для восприятия ближнего мира только в лесочке перед озером, когда комбат махнул красным флажком, вспрыгнул на подножку первого автомобиля-понтоновоза и сказал:

— Пошли, ребята!

Горынин некоторое время оставался у дороги, по которой, как по конвейеру, шли машины с понтонами. Шли с неповторимым своеобразным гулом металлических пустотностей, ведомые напряженными руками молодых и не очень молодых солдат-водителей. Некоторые из них еще помнили войну. А машины все были новые, недавно с конвейера; они еще ничего не «помнили», кроме тренировочных выездов.

Где-то впереди, может быть уже на берегу, у самой воды, бросили несколько взрыв-пакетов, имитируя артобстрел.

«Такой бы обстрел на войне!» — подумал Горынин с внутренней улыбкой и остановил очередную машину.

В кабине оказался знакомый — лейтенант Носарев. Он проворно, как будто прошел тренировку и в этом, уступил место в кабине Горынину, а сам перебежал на другую сторону и стал на подножку рядом с водителем. Боковое стекло там было опущено, и лейтенант, пригнувшись к водителю, сказал:

— Осторожненько поднажмем!

Поднажать было необходимо, поскольку передняя машина за время этой непредвиденной остановки заметно отдалилась и в колонне образовался разрыв.

Озабоченный продвижением своей машины и уже настроенный на ответственно точную и быструю работу там, на воде, лейтенант волновался. Он и так-то был розовощек, а тут еще этакое событие — большие учения с наведением переправы! Может быть, в душе молодого сапера происходили сейчас те же самые движения, что и в душе Андрея Болконского, когда он летел в бой под знаменем, или в душе молодого Андрея Горынина, когда он поднимал в сорок первом году своих работяг-саперов в атаку на прорвавшихся в тыл немецких автоматчиков. Начнись сегодня, вот здесь, настоящий бой — и лейтенант ринется вперед не раздумывая и пойдет не оглядываясь… Горынин помнил такие лица, знал и помнил такие движения душ. И хотя в свои зрелые годы, при своем немалом и многообразном опыте, он был теперь далек от подобной светящейся порывистости, все же останавливать лейтенантов не стал бы. Скорее присоединился бы к ним сам…

Впереди уже просвечивала между деревьями светлая осенняя вода. Там гулко бухнул сброшенный на воду первый понтон.

— Начали точно в срок! — сообщил, глянув на свои часы, радостный лейтенант.

— Значит, можно надеяться на хороший конец, — заметил Горынин.

— Все будут стараться, товарищ подполковник! — заверил лейтенант. — У нас вчера собрание было.

Горынину, вероятно, полагалось бы что-то ответить и на это сообщение лейтенанта, но он промедлил, а потом уже и некогда стало: машина подошла к месту сброса понтонов. Лейтенант соскочил с подножки и начал командовать водителю: «Еще подай… Еще на полметра… Стой!»

Горынин тоже вышел из кабины, и тут же к нему подбежал по-лейтенантски возбужденный комбат и доложил то же самое, что и лейтенант: начали вовремя!

— Ты командуй, командуй, — отпустил его Горынин, не любивший мешать подчиненным командирам заниматься своим делом. Он даже отошел от берега, чтобы не стоять над душой торопливо работающих людей. В такие моменты всякая лишняя команда и всякий лишний командующий только вредны. Распоряжаться и быть в гуще работающих должны только самые необходимые, знакомые солдатам начальники, а старшему лучше наблюдать всю картину и ждать того нежелательного момента, когда при каком-то неожиданном осложнении могут потребоваться его власть, авторитет, опыт, выдержка.

Горынин поднялся на небольшой сухой бугорок с несколькими длинноногими сосенками и стал смотреть. Работа еще не разгорелась как следует, но уже понемногу налаживалась, и в ней уже чувствовался ритм — первостепенное качество в любом коллективном деле. Машины шли к берегу воистину как по конвейеру и, освободившись от своего гулко-пустотелого груза, обогнув после этого горынинский «полководческий» бугорок, снова удалялись в лес. Трудолюбивый катерок тащил за собой звено из двух понтонов в линию уже начавшегося у берега моста. На очередном понтоне Горынин увидел своего лейтенанта, который что-то там покрикивал, продолжая гореть благородным огнем нетерпения.

«Только не перестарайся, не сорвись, парень!» — издали попросил его Горынин и перевел взгляд на катер.