Читаем Жизнь продленная полностью

В начале пути мы с Леной немного хворали поочередно, несколько дней назад захворали оба сразу. Скажу, что в дороге — это самое худшее…

Едем уже давно по Сибири. Живут люди, к сожалению, небогато. Кое-что кажется и странным. Вдруг в тайге, где столько дерева, встречается жалкая халупа, обмазанная глиной.

Недалеко от Красноярска разговаривали на станции с женщиной (урожденная смоленская), и оказалось, что хлеб она получает до сих пор по норме и всего лишь 200 гр., а муж ее, железнодорожник, — 500 гр. Мы едем в сезон кедровых орехов, и женщина рассказывает, как дети добывают эти орехи. Уходят в тайгу с ведром картошки, живут там день, два, чистят орехи и возвращаются с добычей домой. Вот почему, сказала она, 3 рубля за стакан — недорого. В тайге много сохатых, есть медведи. А родится тут все плохо. Даже огурцы не всегда вызревают. В общем:

— Никому не сулим такой жизни, — сказала, вступив в разговор, другая женщина, родом — костромская.

Попали они сюда, та и другая, давно, детьми. Их родители убежали от нужды «из Расеи».

Природа становится все суровей. Все холмы и холмы — скалистые, хмурые, поросшие елью, сосной, кедром. Далеко осталась теплая земля, которая и вечером дышала ароматно и мягко. Здесь — холод. Пронизывающий, пустынный, страшноватый.

— Не дай бог остаться в такой тайге на ночь! — сказала как-то Лена, поеживаясь.

Но есть своя красота и здесь. Сегодня мы любовались полянкой нежно-сиреневых ромашек. А здешние реки! Течет себе, привольно изгибаясь в лугах-берегах, катится, бесшумная и живая, а ты смотришь на нее и чему-то радуешься.

Видал в тайге березу, которую человек или снег совершенно пригнул к земле, положил головушкой на землю. И не смогла она больше подняться. Но не согласилась и умереть. Теми сучьями, которые оказались внизу, она вросла в землю, а верхний ровный сук сделала новым стволом — и так растет теперь, двухкоренная.

Сколько всего увидишь, сколько передумаешь в такой дороге!

Один из наших соседей по вагону, Володя Крупко, пошутил сегодня, что вот проедем мы 12 тысяч километров в телячьем вагоне, потом еще неизвестно сколько по морю-окияну, и нигде в истории наш подвиг отмечен не будет. А я потом думал: подвиг не подвиг, но и не прогулка. Дорога и дальняя, и по-настоящему трудная.

Мне почему-то подумалось, что никогда еще в истории России люди столько не перемещались с места на место, буквально из конца в конец страны. Встретил тут человека, который в десятый раз — и все по делу! — проезжает эту дорогу. Выходит, что он не раз обогнул Землю по экватору.

Никто столько не ездил. Может быть, никто столько и не сделал, сколько довелось нашему поколению.

31 августа

Тихонько, о осторожностью, пробираемся вдоль берега Байкала. Дорога вырублена в скале и в точности повторяет изгибы берега. Справа над нами почти отвесные, почти голые скалы, слева и внизу — белесая вода. Вблизи она необыкновенно прозрачная, дно видишь так отчетливо, как сквозь увеличительное стекло. Другого берега не видно нигде — море! Много тоннелей (кто-то сказал — 60). В тоннелях — кромешный, чернее всякой ночи, мрак. Кое-где в стенах тоннеля прорублены окна, выходящие на озеро. Как из крепости.

Тоннели хорошо охраняются. Кто-то из наших умников, а может — ребенок, бросил к ногам часового ракетницу. Состав был остановлен.

Станция. Прямо над дорогой, метров на 30 выше, на укрепленной цементом скале, прилепились две двухоконные избушки и еще две-три совершенно игрушечные постройки. Немного повыше, на крутом склоне горы, — небольшой пласт вспаханного поля. Еще выше — лес.

Разговариваем с хозяйкой одного из этих жилищ.

— Как вы тут живете?

— Ничего, живем.

Оказывается, шматок вспаханного поля называется огородом, а в одной из тамошних крошечных построек живет и корова. От железнодорожных путей ведет к этой своеобразной усадьбе деревянная крутая лестница.

— Где же пасется ваша корова?

— Там.

Жест рукой в сторону склонов, на которые может взобраться разве что альпинист со специальным снаряжением.

— Как же она там ходит?

— А чего ей не ходить? Ходит.

— Где же вы сено берете?

— Там же.

— Что там еще есть?

— Тайга непроходимая.

— А дороги?

— Дорог нет. Говорят, где-то наверху строят дорогу, да бог ее знает, где там она!

— Через тоннели вы не ходите?

— А что там делать?

— Значит, вы никуда и не выходите отсюда?

— Куда нам ходить? Не ходим.

— Рыба есть у вас?

— У нас нет. Там где-то есть, а у нас нет.

И так далее. Ничего нет. Никуда не ходим. Справа горы, слева Байкал, впереди и позади — охраняемые тоннели. Но живут люди и почему-то не жалуются. Молодец Человек!

— Бывают ли здесь обвалы? — интересовались мы у той же хозяйки.

— Чего? — переспросила она.

— Обвалы скал.

— Обвалы? Сколько хотите.

Еще и это вдобавок!

А на вид горы спокойные, как воды Байкала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Некоторые не попадут в ад
Некоторые не попадут в ад

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Большая книга», «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна». Автор романов «Обитель», «Санькя», «Патологии», «Чёрная обезьяна», сборников рассказов «Восьмёрка», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой» и «Семь жизней», сборников публицистики «К нам едет Пересвет», «Летучие бурлаки», «Не чужая смута», «Всё, что должно разрешиться. Письма с Донбасса», «Взвод».«И мысли не было сочинять эту книжку.Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным.Сам себя обманул.Книжка сама рассказалась, едва перо обмакнул в чернильницу.Известны случаи, когда врачи, не теряя сознания, руководили сложными операциями, которые им делали. Или записывали свои ощущения в момент укуса ядовитого гада, получения травмы.Здесь, прости господи, жанр в чём-то схожий.…Куда делась из меня моя жизнь, моя вера, моя радость?У поэта ещё точнее: "Как страшно, ведь душа проходит, как молодость и как любовь"».Захар Прилепин

Захар Прилепин

Проза о войне
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Семейщина
Семейщина

Илья Чернев (Александр Андреевич Леонов, 1900–1962 гг.) родился в г. Николаевске-на-Амуре в семье приискового служащего, выходца из старообрядческого забайкальского села Никольского.Все произведения Ильи Чернева посвящены Сибири и Дальнему Востоку. Им написано немало рассказов, очерков, фельетонов, повесть об амурских партизанах «Таежная армия», романы «Мой великий брат» и «Семейщина».В центре романа «Семейщина» — судьба главного героя Ивана Финогеновича Леонова, деда писателя, в ее непосредственной связи с крупнейшими событиями в ныне существующем селе Никольском от конца XIX до 30-х годов XX века.Масштабность произведения, новизна материала, редкое знание быта старообрядцев, верное понимание социальной обстановки выдвинули роман в ряд значительных произведений о крестьянстве Сибири.

Илья Чернев

Проза о войне