«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

С. 316–317У меня даже колесо и палочка, которой я его подгонял, были золоченые и волосы совсем золотые. – Ей и мне. – Сравните в мемуарном очерке Ходасевича об Андрее Белом:

“Меня еще и на свете не было, когда в Москве, на Пречистенском бульваре, с гувернанткой и песиком, стал являться необыкновенно хорошенький мальчик – Боря Бугаев, сын профессора математики <…> Золотые кудри падали мальчику на плечи, а глаза у него были синие. Золотой палочкой по золотой дорожке катил он золотой обруч. <…>

Профессор Бугаев в ту пору говаривал: «Я надеюсь, что Боря выйдет лицом в мать, а умом в меня». За этими шутливыми словами скрывалась нешуточная семейная драма. Профессор был не только чудак, но и сущий урод лицом. Однажды в концерте, (уже в начале девятисотых годов) Н.Я. Брюсова, сестра поэта, толкнув локтем Андрея Белого, спросила его: «Смотрите, какой человек! Вы не знаете, кто эта обезьяна?» – «Это мой папа», отвечал Андрей Белый с тою любезнейшей, широчайшей улыбкой совершенного удовольствия, чуть не счастья, которою он любил отвечать на неприятные вопросы.

Его мать была очень хороша собой. На каком-то чествовании Тургенева возле знаменитого писателя сочли нужным посадить первых московских красавиц: то были Екатерина Павлова Леткова, впоследствии Султанова <…> и Александра Дмитриевна Бугаева. Они сидят рядом и на известной картине К.Е. Маковского «Боярская свадьба», где с Александры Дмитриевны писана сама молодая, а с Екатерины Павловны – одна из дружек. <…>

В семейных бурях он очутился листиком или песчинкою: меж папой, уродом и громовержцем, окутанным облаком черной копоти от швыряемой об пол керосиновой лампы, – и мамочкой, легкомысленной и прелестной, навлекающей на себя гнев и гибель, как грешные жители Содома и Гоморры. Первичное чувство в нем было таково: папу он боялся и втайне ненавидел до очень сильных степеней ненависти… <…> Мамочку он жалел и ею восторгался почти до чувственного восторга” (387, с. 62–66).

Сравните также в мемуарах самого Белого: К. Маковский “признавался, что взял голову юной матери образцом картины своей «Невеста на свадебном пире», лицо матери служило ему моделью для «невесты», а лицо сестры жены (кажется) Е.П. Летковой (потом Салтановой) служило моделью для ревнивицы, стреляющей глазами в невесту; Леткова-Салтанова где-то часто встречалась с родителями; и ее с матерью сажали перед Тургеневым на интимном обеде в честь него, как декорум” (49, с. 80).

Знаменитая формула “Мир спасет красота” принадлежит не Достоевскому, а герою его романа “Идиот” князю Мышкину в передаче Ипполита Терентьева (130, с. 73). Замужем за художником Константином Егоровичем Маковским (1839–1915) была не Екатерина Павловна Леткова (в замужестве Султанова; 1856–1937), о которой рассказывает Ходасевич, а ее родная сестра Юлия. Картина Маковского “Боярский свадебный пир” была написана в 1883 г. Обед в честь Ивана Сергеевича Тургенева (1818–1883), на котором присутствовали Леткова и будущая мать Белого, состоялся в московском ресторане “Эрмитаж” весной 1879 г.

С. 317 – У меня в детстве только и было хорошего, что гувернантка Бэлла Радек. – Да, да, Радек, как теперешний Радек. Может быть, его сестра? – Настоящая фамилия тогдашнего члена ЦК РКП(б) Карла Бернгардовича Радека (1885–1939) была Собельсон. Псевдоним Radek был взят им в честь популярного персонажа австрийской юмористической печати. К тому же фамилия гувернантки Белого была не Радек. “По отцу – француженка, по матери – немка” (49, с. 216), русифицированный вариант имени, отчества и фамилии которой был Изабелла Осиповна Радина (Radin), прожила в семье Бугаевых с весны 1889 г. по осень 1893 г. В мемуарах Белый называет ее Белла Радэн (там же) и “мадемуазель”, признает, что “наружностью она была” очень некрасива (там же), однако посвящает ей главу с выразительным заглавием “Избавительница” и рассказывает о ней, в частности, следующее:

“…наблюдая мои нервные гримасы на людях, она не выдерживала, и, когда мы оставались вдвоем, она упрекала меня:

– Я вас не понимаю: для чего вы ломаетесь? Вы делаете все, чтобы о вас подумали с самой худшей стороны. Зачем это ломанье под «дурачка»; вы – совсем другое” (там же, с. 218).

Не вполне добровольный уход “мадемуазель” из семьи действительно переживался Белым очень тяжело. Легко подсчитать, что Белому при этом было не четыре года, а тринадцать.