Жизнь Пушкина

«…представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы. Я в отчаянии, несмотря на все мое самомнение».

Многое при внимательном чтении можно различить в этих нескольких строчках: и гордость красотой жены, и сниженное, юмористическое отношение к собственной внешности, и отцовское тщеславие, и — главное — обыкновенную радость новоиспеченного отца семейства. П. И. Бартенев, хорошо знавший Марию Александровну, говорит, что «выросши, она заняла красоты у своей красавицы-матери», а от сходства с отцом сохранила тот искренний, задушевный смех, о котором поэт А. С. Хомяков говаривал, что «смех Пушкина был так же увлекателен, как его стихи». Кстати, отцовский смех Мария хорошо запомнила — ведь ей было почти пять лет, когда он умер. Пушкинист Н. О. Лернер, успевший повидать старшую дочь поэта, говорит, что в ней «соединялась красота матери с экзотизмом отца». Однако есть и другие сведения, подтверждающие первые впечатления обрадованного родителя: верхней частью лица Маша была очень похожа на Пушкина. Впрочем, вопрос о сходстве всяк решает по-своему: одна из родственниц Марии Александровны утверждала, что та «вылитый дед Сергей Львович». Любопытно, что и сестра Пушкина О. С. Павлищева «претендовала» на сходство с Машей. В 1841 г. она писала мужу: «невестка моя хороша как никогда. Старшая ее дочь на меня очень похожа и от меня не отходит, когда я прихожу. Я тоже люблю эту девочку и начинаю верить в голос крови».

Выпишем, что говорилось о Маше в письмах отца.

22 сентября 1832 г. Н. Н. Пушкиной из Москвы: «А Маша-то? что ее золотуха и что Спасский?»; 25 сентября 1832 г.: «Ради бога, Машу не пачкай ни сливками, ни мазью»; 28–20 сентября 1832 г.: «Целую Машу и благословляю»; начало октября 1832 г.: «Целую тебя и Машу»; середина мая 1833 г. П. А. Осиповой из Петербурга: «Моя дочь в течение последних пяти-шести дней заставила нас поволноваться. Думаю, что у нее режутся зубы. У нее до сих пор нет ни одного. Хоть и стараешься успокоить себя мыслью, что все это претерпели, но созданьица эти так хрупки, что невозможно без содрогания смотреть на их страданья». Но зубы, вскоре выяснилось, пока не резались — это еще предстояло.

Маша, как сказано, много болела. Отец тревожился. Часто бывал И. Т. Спасский — постоянный домашний врач Пушкиных, один из лучших русских медиков того времени. Скоро Маша выправилась, росла высокой, стройной, способной к языкам и к рисованию; любила литературу и музыку. Видевший ее в 1839 г. И. П. Липранди записал: «премилая и бойкая девочка». Училась М. А. Пушкина в Екатерининском институте — привилегированном женском учебном заведении. До замужества была фрейлиной.

В 1841 г. Наталья Николаевна с детьми провели лето и осень в Михайловском, часто приходили на могилу Пушкина. Самое раннее из известных изображений Маши Пушкиной (рисунок Н. И. Фризенгоф) запечатлело ее стоящей рядом с матерью у дерева и глядящей вдаль. Жилось вдове Пушкина тогда трудно, и старшая дочь постепенно делалась ее помощницей во всем.

В детстве она считалась некрасивой, но годам к 17 расцвела и похорошела. В 1849 г. Наталья Николаевна (тогда уже Ланская) стала вывозить старшую дочь в свет. 28 августа 1849 г. Н. Н. Ланская писала мужу: «Что касается Маши, то могу тебе сказать, что она тогда произвела впечатление у Строгановых. Графиня мне сказала, что ей понравились и лицо ее и улыбка, красивые зубы и что вообще она никогда бы не подумала, что Маша будет хороша собою, так она была некрасива ребенком. Признаюсь тебе, что комплименты Маше мне доставляют в тысячу раз больше удовольствия, чем те, которые могут сделать мне».

Однако вернемся к тем годам, когда еще жив был отец. 20 августа 1833 г. из Торжка: «Машу не балуй»; 21 августа 1833 г. из Павловского: «Помнит ли меня Маша и нет ли у нее новых затей?»

Марии Александровне всю жизнь казалось, что она его ясно помнит. По утверждению ряда современников, она могла часами говорить о нем…

26 августа из Москвы: «Много говорили о тебе, о Машке» (с тещей Натальей Ивановной).

27 августа 1833 г. из Москвы: «Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетерлись в сундуке. От этого я так сердит сегодня, что не советую Машке капризничать и воевать с нянею: прибью».

Здесь слышны уже «назидательные» ноты в голосе «строгого» отца-воспитателя, который, конечно, баловал бы детей ничуть не меньше матери. Больно сознавать, что судьба не отпустила ему на это времени.

2 сентября из Нижнего Новгорода: «…что, если у тебя опять нарывы, что, если Машка больна?»

8 сентября из Казани: «Дорогой я видел годовую девочку, которая бегает на карачках, как котенок, и у которой уже два зубка». Как теперь сказали бы, Маша отставала в развитии, и отца это беспокоило.

8 октября из Болдина: «Слава богу, что ты здорова, что Машка и Сашка живы».

11 октября из Болдина: «Говорит ли Маша? ходит ли? что зубки?»