Видно, Наталья Николаевна отвечала, что дела не больно-то хороши и зубки не режутся, потому что в следующем письме 21 октября из Болдина отец ласково спрашивал: «Что-то моя беззубая Пускина? уж эти мне зубы!»
И, наконец, последнее болденское письмо
Следующая семейная разлука выпала уже на весну — лето 1834 г., когда Наталья Николаевна с обоими детыми отправилась из Петербурга в Москву, Полотняный завод и Ярополец навестить родных. 15 апреля жена и дети уехали, а 17-го Александр Сергеевич посылает письмо им вдогонку: — «Что женка? каково ты едешь? что-то Сашка и Машка? Христос с вами! будьте живы и здоровы, и доезжайте скорее до Москвы».
На ту же тему
Измученный денежными хлопотами, непреодолимыми трудностями с управлением имениями, Пушкин пишет жене 8 июня: «Вероятно, послушаюсь тебя и скоро откажусь от управления имения. Пускай они его коверкают как знают <…>, а мы Сашке и Машке постараемся оставить кусок хлеба». В какой-то мере так и получилось (все-таки много лет жена и дети получали доходы от изданий сочинений), но ценой жизни отца.
Летом 1834 г. Пушкин ждет не дождется, когда закончит в Петербурге неотложные дела и «сбежит» в Полотняный завод к своим. 30 июня он пишет: «Машке скажи, чтоб она не капризничала, не то я приеду и худо ей будет». Наталья Николаевна настаивает на скорейшем его приезде. Он просит потерпеть, пока заработает побольше: «Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать и что скажет Машка, а в особенности Сашка». Иначе говоря, сын — наследник, а дочь когда-нибудь выйдет замуж и не будет нуждаться в отцовском достоянии. Однако жизнь повернулась так, что Марии Александровне пришлось самой о себе заботиться…
В конце июля следует еще одна отцовская сентенция: «Целую Машу и заочно смеюсь ее затеям. Она умная девчонка, но я от нее покамест ума не требую, а требую здоровья».
Больше века спустя правнучка Пушкина рассказывала В. М. Русакову про старшую дочь поэта: «она была видная, стройная, очень эффектная женщина; при этом была умна»… Сын писателя Загоскина вспоминал о 25-летней Маше: «умные, выразительные глаза и простота в обращении привлекали к ней молодежь»…
Осенью 1834 г., заехав в Болдино в надежде «расписаться» и осуществить ряд давних замыслов, как уже дважды с ним в этих краях было, Пушкин места себе не находит в тревоге за жену и детей, которых опять оставил одних. Около 25 сентября он пишет: «…прошу, мой друг, быть осторожной, не прыгать, не падать, не становиться на колени перед Машей (ни даже на молитве)».
14 июля 1835 г., радуясь появлению третьего ребенка — Григория, Пушкин, между прочим, пишет теще про свою старшую: «Маша просится на бал и говорит, что она танцевать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют; того и гляди будет невеста»…
М. А. Пушкина стала невестой поздно — 28 лет она вышла замуж за офицера лейб-гвардии Конного полка Леонида Николаевича Гартунга. Детей у них не было. Служил Гартунг в Туле, где в окрестностях находилось его небольшое имение, потом в Москве; дослужился до генеральского чина; занимался коннозаводством, снискав уважение на этом поприще. Но в 1877 г. его и Марию Александровну подстерегло ужасное несчастье — ложно и подло обвиненный в присвоении чужого наследства, Гаргунг попал под суд, выслушал грубую обвинительную речь прокурора, не выдержал позора и застрелился тут же в зале суда, оставив записку: «Клянусь всемогущим богом, я не виновен». Московская общественность была возмущена исходом процесса. Похороны генерала Гартунга превратились в настоящую манифестацию. Все его дело сочувственно описано Ф. М. Достоевским в «Дневнике писателя» за 1877 год.
В 1868 г. дочь Пушкина познакомилась со Львом Николаевичем Толстым. Вот как это было по рассказу свояченицы Толстого Т. А. Каминской. «Светский улей (на званом вечере в Туле. —
Меня познакомили с ней. Лев Николаевич еще сидел за столом. Я видела, как он пристально разглядывал ее.
— Кто это? — спросил он, подходя ко мне.
— М-me[120]
Гартунг, дочь поэта Пушкина.