Жизнь Пушкина

Всерьез и надолго устраиваясь на жительство в Петербурге, Пушкин в начале 1832 г. выписал из Михайловского все свои книги. Библиотека его с тех пор быстро растет и требует немалых средств. Но на это он никогда не скупился, уподобляя себя, как вспоминал Плетнев, стекольщику, разоряющемуся на покупку необходимых ему инструментов — алмазов. Особенно возросли книжные потребности (и затраты) именно в 1830-х годах, когда занятия его так или иначе оказались связанными с историей, т. е. с огромным книжным репертуаром. Только одно фундаментальное издание Пушкин, по повелению самодержца, получил бесплатно. Любопытная переписка по этому поводу сохранилась (№ 7–10), а не слишком тонкий высочайший намек легко разгадает современный читатель-пушкинист. Милостиво разрешили ему для работы над историей петровской эпохи рассмотреть библиотеку Вольтера в Эрмитаже. После покупки этой сокровищницы мысли Екатериной II ни один русский писатель туда допущен не был. Любопытная подробность — многие книги и особенно рукописи библиотеки Вольтера стекались к французскому мыслителю из русских коллекций. Возвратившись в Россию, они, запертые под царским замком, оказались недоступными исследователям и вот теперь впервые открывались Пушкину. Хуже было с петровскими архивами, необходимыми для работы: к ним допускали с большой осторожностью (№ 1, 2).

Всеми силами добывал автор истории Петра Великого «инструменты» для своего труда. Немало денег оставил он в магазине Беллизара, который выписывал книги из Парижа; впрочем, счета за книги поэт так и не сумел оплатить, и Беллизар взыскал «недоимки» через опеку над детьми и имуществом Пушкина. Но еще теснее — и постоянно — Пушкин был связан с книжной лавкой своего главного издателя А. Ф. Смирдина — первой в России по богатству и полноте. В начале 1832 г. Смирдин перевел свою книжную торговлю «из подвалов в чертоги» — на Невский проспект, в дом около Петровской церкви. Здесь в шкафах красного дерева, за стеклами собралась, может впервые в нашей истории, вся русская литература — ушедшая и живая. П. А. Вяземский писал о лавке Смирдина: «В ней не темно, не холодно, не сыро и не грязно, говорю не в литературном отношении. Везде — красное дерево, бронза, все так нарядно, так блестит, что русским книгам должно быть совестно тут». 19 февраля состоялось знаменитое «новоселье» — праздничный обед чуть ли не на 100 персон в зале для чтения у Смирдина (см. рисунок А. П. Брюллова на вкладке). Замысел Смирдина состоял в том, чтобы на свое новоселье созвать всех известных русских литераторов, независимо от толка их писаний и от отношений их между собою. Во главе стола, как видно на рисунке, был посажен патриарх отечественной словесности И. А. Крылов; были здесь Пушкин, Жуковский, Гоголь, Вяземский, бездарный стихотворец граф Хвостов и даже Греч с Булгариным. По нескольким сохранившимся рассказам, Пушкин был особенно в ударе, болтал без умолку, острил удачно, хохотал до упаду. В это можно поверить — не станет же Пушкин портить новоселье Смирдину раз уж пришел, да и друзья его сидели рядом. Но безмерно далека была от идиллии русская литературная жизнь. Только-только (не без помощи булгаринской братии) умерла «Литературная газета», ничем не кончились пушкинские проекты новой политической газеты, которые, осуществись они, нанесли бы чувствительный удар «Северной пчеле». Греч с Булгариным маневрируют, не желая упускать из вида «Пушкина и его партию». Они, на словах по крайней мере, непрочь даже объединиться с Пушкиным в одном печатном органе; они даже нарочно распускают слух о своем примирении с Пушкиным. Но Пушкин обходит капкан… Литераторы пируют у Смирдина, но, едва разойдясь, окажутся по разные стороны политических и эстетических барьеров, а III Отделение всегда непрочь натравить одних на других при помощи булгариных. Рассмотрев виньетку по рисунку Брюллова на первом томе вышедшего альманаха «Новоселье», которым Смирдин, помимо обеда, захотел ознаменовать свой переезд, Вяземский писал А. И. Тургеневу: «Вековые дубы — творение рук божьих и садовника божьего — времени; его не перегонишь, какие теплицы ни затевай, а наше человеческое дело — строить лачужки. „Новоселье“, где рядом с Жуковским — Хвостов; где я профилем, а Булгарин во всю харю; где мед с дегтем, но и деготь с медом…» Все же в I томе «Новоселья» Пушкин напечатал «Домик в Коломне», а во II был помещен «Анджело».