Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога

Естественно, что и среди детей царили суровые, нередко грубые нравы. В своем месте уже говорилось об условности дворянской и офицерской морали. Столь же условна была нравственность учащихся. Учившийся в 80-х гг. в Елецкой гимназии Д. Нацкий вспоминал: «Среди учащихся младших классов было распространено сквернословие, рассказывание скабрезных анекдотов и пение нецензурных песен. Один раз в пятом классе была такая сцена: ученик Семенов, услышав какой-то похабный термин, для него неизвестный, попросил разъяснения. На это один из товарищей ответил: «Неужели ты этого не знаешь? Ведь это во втором классе проходили» (122, с. 67). О щегольстве сквернословием и похабных анекдотах вспоминают и другие современники. Так что тогдашние гимназисты были ничем не лучше нынешних. Грубость нравов проявлялась и в драках, иногда жестоких: дрались форменными ремнями с металлическими пряжками, дрались коньками… Тот же Нацкий вспоминал: «Меня очень удивила первая увиденная мною драка приготовишки со своим однокласссником… Были драки по злобе, по вызову, класс на класс. Так, когда я был в третьем классе, у нас была «война» с четвероклассниками, которая началась из-за строго регламентированного обычаем места прогулок в саду» (122, с. 59). Главным же принципом жизни учащихся, особенно в закрытых учебных заведениях, было товарищество, от взаимовыручки на экзаменах и совместных «пиров» в дортуарах, на которых съедалась привезенная из дома или иным способом добытая снедь, до невыдачи начальству виновников шалостей. Начальство вообще рассматривалось в качестве коллективного врага, независимо от качества отдельных учителей и воспитателей. Травля нелюбимых, а иногда и не самых безобидных учителей, несмотря на угрозу жестокого наказания, была излюбленным занятием. Самым страшным грехом учащегося было «фискальство», доносы начальству. Фискалам устраивали темную, коллективно избивая в дортуарах или шинельных, накинув что-либо на голову, их подвергали остракизму, так что им нередко приходилось покидать учебное заведение. Вот как описывает это Короленко.

«А Домбровского пора проучить, сказал Крыштанович. – Это уже не первый раз.

– Гм-да… – многозначительно сказал еще кто-то.

По окончании уроков я с несколькими учениками прошел к Журавскому. Дело обошлось довольно благополучно. Новые товарищи мои дружно доказывали, что я еще новичок, недавно оправившийся от болезни, и дерева не ломал. К концу этой беседы незаметно подошла еще кучка учеников, которые как-то особенно демонстративно вступали в объяснения с надзирателем. Журавский сделал мне выговор и отпустил с миром. Когда мы проходили по коридору, из пустого класса выскочил Домбровский. Он был весь красный, на глазах у него были слезы.

Крыштанович рассказал мне, улыбаясь, что над ним только что произведена «экзекуция»… После уроков, когда он собирал свои книги, сзади к нему подкрался кто-то из «стариков»… и накинул на голову его собственный башлык. Затем его повалили на парту, Крыштанович снял с себя ремень, и «козе» урезали десятка полтора ремней… Так сплоченное гимназическое «товарищество» казнило «изменника»… (92, с. 130–131).

Сплоченность перед лицом сурового начальства, в конце концов, была способом самозащиты от этого начальства: можно жестоко выпороть или исключить одного или нескольких человек, но сечение целого класса или его исключение вызвало бы нежелательный резонанс, тем более что большей частью провинности учащихся были совершенно незначительны. «Класс наш постепенно, как и все другие классы гимназии в мое время, – вспоминал А. Н. Афанасьев, – отличался большим дружелюбием и согласием между собою; твердым убеждением и правилом было: никого не выдавать и ни под каким видом и ни в каком случае. Имя фискала самое позорное, которым награждался изменнник или не желавший участвовать в шалостях целого класса. В нашем классе был один (Пав-о), которого мы все подозревали в шпионстве и потому от души его ненавидели. Что ему, бедному, доставалось от нас претерпевать! Бывало, сообща согласимся дать ему ударов сто ладонью по голове, разделим это число между всеми учениками, и непременно каждый влепит свою долю, несмотря на его жалобы и угрозы инспектора. Что-то зверское было в этом мщении!» (7, с. 282).