Жизнь с турбонаддувом

Нас сразу распределили по бригадам, и в нашей, вместе с нами, было человек 15 механизаторов, прибывших на целину из разных мест Советского Союза. Через какое-то время стали формировать команду типа «технички», спросили, кто из нас знаком с техникой. Я немного знал комбайн, поскольку в детстве работал прицепщиком, нашлись те, кто знал трактор или автомобиль. Это оказалась почти вся моя «тормозная бригада», и нам поручили собирать и ремонтировать технику. Мы восстанавливали плуги, сеялки, культиваторы, оставшиеся с прошлого сезона, собирали новые комбайны. Меня подключили к комбайнеру, который собирал РСМ-8, прицепной комбайн Ростсельмаша, доставленный в разобранном виде в ящиках. К началу уборки урожая он был собран, и я стал на нем помощником комбайнера. Работал до остановки комбайна из-за разрыва полотен. Мы скосили 150 гектаров озимой ржи, которая убиралась вместе с колючками перекати-поле, они попадали в валки, что приводило к разрыву полотен. Нужно было ждать, пока придут новые детали, и мой комбайнер пошел на другую машину, чтобы не терять заработка. Оставшись без работы, я отпросился у Жабина поездить по бригадам и пофотографировать, поскольку считался корреспондентом нашей студенческой многотиражки «ЗАК». Он меня отпустил, строго-настрого запретив ездить в отгон, где паслись овцы, которые, по мнению наших руководителей, могли быть носителями бруцеллеза – очень опасного заболевания. В самом начале нашей целинной эпопеи туда, в отгон, за 150 километров от нас, было отправлено шестеро наших ребят. В их числе оказались моя подруга с дорожного факультета и мой друг Валера Буклей, среди нас – Алик Клей. Желание с ними повидаться пересилило угрозу возможных последствий от нарушения командирского запрета, и я на попутках отправился в отгон. Там было очень интересно, но, поскольку мой приезд был нелегальным, в целях конспирации я не стал много фотографировать, дабы не вызывать липших вопросов у Жабина. Сделал лишь несколько снимков. После очень сожалел о своей трусости.

«Что-то этот „газик“ не хочет ехать…» (на переднем плане Гарик Тайц)

Наши ребята оказались в забавной ситуации. Владимир Николаевич Жабин им категорически запретил стричь овец, опасаясь бруцеллеза. А в отгоне, как выяснилось, для них другой работы не было. Каждое утро Алик Клей ходил к бригадиру, распределявшему людей по рабочим местам, тот направлял на стрижку овец, а после напоминания о том, что студентам запрещено это делать, спокойно советовал подождать другой работы. Эти утренние планерки Алику нравились, потому что там пили чай, угощали местными кушаньями. Все мы почти постоянно были полуголодными, поскольку кормили нас не особенно хорошо. В отгоне ребята даже сделали плакат «Мясо вредно!». Меня мой друг решил тоже подкормить и предложил пойти вместе с ним к бригадиру под видом корреспондента «Комсомольской правды». Он сказал, что сын бригадира недавно вернулся из армии и знает эту газету. Другие аборигены вообще не имели представления о тогдашних СМИ, ни газет, ни журналов в глаза не видели, и даже увидев, ничего бы не поняли – русским почти никто не владел. На чаепитии было масло, что-то еще и лепешки, которые я, несмотря на свою недокормленность, есть не смог, потому что бабуля, их готовившая, отбивала тесто на своем бедре. Ни бедро, ни выпечка с него у меня аппетита не возбудили.

В «отгоне»

Тем временем, что я гостил в отгоне, мой друг Гарик Тайн получил серьезную травму – ехал на мотоцикле, и у него лопнула вилка переднего колеса. Мотоцикл под ним развалился и Гарик, упав на приличной скорости, здорово повредил ногу и руку. Радовались, что живым остался. Его как-то загипсовали, забинтовали, и он мог передвигаться на костылях, но Жабин решил отправить раненого в Москву, поручив мне, пока мой комбайн не работал, доставить Гарика в Акмолинск, на аэродром.