Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха

Ваш замечательный роман «Жизнь – сапожок непарный» – это моя встреча с прошлым.

Читая его, я не мог оторваться от книги, тем более что наши с Вами судьбы поразительно схожи, вплоть до того, что мы оба сидели в одном лагере (Севжелдорлаг).

Ваша замечательная книга написана талантливо, умно, с большой душой. Часто мои глаза наполнялись слезами, а вызвать слёзы у мужчины, у которого в тридцатые годы безвинно расстреляли родителей и который сам отбыл в северных лагерях (Коми АССР) десять лет, – трудно.

Очень несправедливо, что роман «Жизнь – сапожок непарный» издан тиражом 15 000 экземпляров, а не миллионным и не распространён по всей России…

Теперь кратко о похожести наших судеб. Посудите сами. Практически мы ровесники (я на два года старше Вас). Оба арестованы, будучи студентами мединститута (я в 1937, Вы – в 1943 году). Обоим безвинно пришпилили 58-ю статью УК, пункт 10. У обоих срок отбытия наказания в лагерях (у Вас семь лет, у меня – десять). Оба мы погибли бы в первые месяцы там, на общих физических работах, если бы не случайности. Миллионы заключённых погибли в сталинских лагерях, а мы выжили. Значит, не судьба была умереть. Оба мы освободились из Севжелдорлага НКВД. Оба мы узнали там, в Коми АССР, те же лагерные посёлки (Княжпогост, Межог, Ухта и т. д.).

Интересно и то, что судьбы наших отцов и их возраст схожи (год рождения Вашего отца – 1890, моего отца – 1893). Оба поляки, оба попали в свои молодые годы в преступные ленинские сети. Оба поверили в «светлое будущее – коммунизм». Оба активные участники Гражданской войны. Оба были комиссарами (бригады, дивизии). В мирное время честно работали на руководящих должностях, отдавая все силы, как им казалось, во имя «светлого будущего».

Наши отцы в тридцатые годы оба были оклеветаны и безвинно арестованы. Оба осуждены на 10 лет лагерей. Оба погибли. Ваш – 15 января 1938 года, мой – 17 сентября 1937 года. Оба реабилитированы посмертно в пятидесятые годы.

К слову: моя мать – Соколовская Ядвига Николаевна, полька, была безвинно расстреляна 23 марта 1938 года. Посмертно реабилитирована в 1960 году.

Мне бы хотелось побеседовать с Вами о наших лагерных судьбах, вспомнить общих знакомых, конечно, если у Вас на это найдётся время и желание.

Дай Вам Бог, дорогая Тамара Владиславовна, здоровья и долгих лет. Ещё раз желаю роману «Жизнь – сапожок непарный» миллионного тиража и чтобы это произведение разошлось по всей России, как произведения Шаламова.

Хава Владимировна Волович

16.01.1994, Украина, г. Мена

Дорогая Тамара, мой многострадальный Прометей!

Прочитала Вашу книгу. С трудом, при помощи лупы, потому что мои бедные глаза совсем уже отказывают мне. Книга покорила меня. Понравилась. Очень! С каким тактом Вы пишете об ушедших, о тех, кто, я знаю, доставил Вам немало неприятностей… И столько горячей любви Вы вложили в описание тех, кто любил Вас и к кому Вы сами относились с истинным обожанием (Гавронский, Улицкая)! Александр Осипович Гавронский был ведь и моим спасителем, хотя я не могу отнести себя к тем, кого он одаривал каким-то особым теплом. Было понимание – и то слава богу!

Мое пребывание в ТЭКе было всё окрашено в чёрный цвет. Сколько я там переделала работы, от которой все отказывались! («Не умею! Не могу!») Там мне был симпатичен только Аллилуев. Все остальные – чёрные тени. В конце концов меня обокрали: вытащили из моего ящика две кулисы и мою единственную юбку, а мне прицепили промот. Всё это сделал Х-в с некоторыми лабухами. Свою юбку я узнала в заплатах на рукавах его пиджака. Когда я пожаловалась Невольскому и Ерухимовичу, они меня же обвинили в клевете на «порядочного человека». Хорошо, что там еще был наш добрый гений – Александр Осипович. Он уговорил Тамару Цулукидзе взять меня к себе. Новый набор тэковцев мне был незнаком, поэтому я и Колю Теслика совсем не знала.

Теперь ещё про одну даму, которую Вы считали «человеком».

С О. В. Т-вой мы прибыли одним этапом на колонну, где правил Малахов. Ходили с ней на общие работы. Товарищей по несчастью она и за людей не считала. Придя с работы, она раздевалась догола, забиралась на свои верхние нары, становилась раком к публике и начинала копошиться в своих вещах, не обращая внимания на негодующие реплики «зрителей». Пока однажды одна бытовичка не запустила ей здоровенным грязным ботинком в зад. После этого «кино» прекратилось. Через несколько лет мы снова встретились на одной маленькой уютной колонне. Женщин там было мало – человек восемь. Однажды она была поймана «на горячем». Писала оперу донос на кого-то из зэков. Так выяснилось, что она всю дорогу была стукачкой. И к Вам она приходила с уютной корзиночкой с фарфоровыми чашечками, чтобы выуживать что-нибудь, что могло пригодиться её «опекунам».