Жизнь, смерть и возрождение

А то еще в так бываете, что сам человек просит, особливо который с Рока или по вашему с ада, чтобы Господь страданиями заглушили те желания, которые ему зло столько времени внушило: Бог посылаете ему страдания.

Была одна такая душа, которая дала завет Богу и просила у него жизни на Земле в нужде и лишениях. Бог благословил ей эту жизнь. Но в земной жизни человек этот не выдержал своего испытания. Обманным образом разбогател, обокрал одного человека, а другого надул. Потом устроил какой-то пожар, который еще больше его озолотили, и сам так зажирел, что забыл и Бога, и ближнего, и кончил самоубийством. Только на Роке вспомнил он свой завет с Богом... и понял, что Бог не давал ему богатства, что все взял он сам, самовольно, по наущению злой силы и забыл, что обещал жить в нужде. Много принял он страданий, чтобы искупить свою жизнь. Да всех случаев и не пересчитаешь; эта песня длинная, когда-нибудь еще про это и поговорим. Сказала вам: что, что ни человек, то совсем отдельный мир.

В. — Скажи нами, Таня, неужели ты всегда и со всеми такая ласковая, услужливая, приветливая и не бывает у тебя горя.

О. — Видите, дорогие мои девочки, от своей простоты я всегда веселая и радостная, даже в горе. А живу то, ведь, я не просто: я странствую и чудно так странствую и вас приглашаю со мной странствовать.

Я странствую в ладье, которая называется Воля Божья; по широкому океану Божьей благодати, с рулем горячей веры, на парусах надежды и любви, с весельем и радостью в сердце. И плыву я в страну неизвестную, но желанную, в Божественную Святая Святых и не страшно мне волн, вздымучих, подводных камней и страшных бурь. И позовем в свою ладью всякого, кто хочет и не потонет она. И плыву Я долго ли, скоро ли, а для меня это один миг и приплыву я к золотым вратам Святая Святых, в распахнутся врата и войдем туда с весельем, с радостью жданными и глубоко любимыми и не как гости, а как хозяева ожидаемые.

Вот, мои родные, когда возьмете вас тоска, вместо того, чтобы тосковать и этими злую силу тешить, вспомните мои слова эта и печаль сойдете с вас и одна радость и отрада останутся в сердцах ваших.

Ведь, эта целая песнь и на нашем языке она очень складно выходить. Я сама ее сложила себе на радость, и пусть и вам она будете в утешение и в радость. Храни вас Царица небесная и Сам Господь. Скоро опять приду к вам, мои родные.

26 июня 1899 г.

Мир вам! Вот и я, Таня. Я обещала одну историю рассказать. Ну, вот, мои друзья, как все это было. Это, ведь, истинная правда, а не поучение.

Давно это было. Родился сын у богатых, очень богатых родителей, у которых было крепостных насколько тысяч душ. Отец его был лютый, прелютый барин; да и мать не лучше. Теснили они мужичков, так что ужас. Даже такой дом выстроили, где все было приспособлено как сечь, как пытать.

Мужички и бабы просто дышать при нем боялись. Так чуть дыша ходили они около господ, чтобы даже своим дыханием не побеспокоить. Вот какие у него родители были.

Других детей у них не было, только один этот сын родился, и порадовались же они на него. Целый двор согнали баб; выбирать ему нянек, мамок и заботушки у них нет, что, ведь, и те любят своих детей, а барыня не восхотела сама кормить свое же дитя. Тогда еще была эта мода чужим молоком дитя кормить. Ну, выбрали кормилицу и растить дитя.

Но странное это дитя вышло: мать только ударит няньку или мамку, а ребенок закатится, да часа два лежит и не дышит. Испугаются все, созовут лекарей, знахарей, а все пройдет, и опять смеется и радуется дитя.

Подрос; на ножки встал; начал говорить; ни отцу, ни матери не позволяет при себе не только ударить кого, но даже и крикнуть на людей. А раз, уже пяти лет, услыхал крики, как пороли мужиков, то так испугался, что целый месяц лежал в горячке. С этого времени снесли этот дом за околицу, чтобы он опять как-нибудь не услыхал криков от истязаний.

Ужасно дивились отец с матерью этому ребенку. Бывало, соберут ему детей играть, а он всех целует, всем свои игрушки раздает, все платья, всех с собой за стол посадит и одно подавать велит, что себе, то и им. А нянькам, особенно одной говорил постоянно: «Выросту, никого в обиду не дам, всех сравняю!»

Даже испугались отец с матерью и решили, что все это няньки ему внушают. Рассердился барин, велел всех прогнать, а набрал ему разных мадам и мусье, чтобы своих и близко к нему не подпускали. Но это не помогло, только скрытен стал.

Как начал он учиться, то всех удивил; в несколько дней изучает то, что другому под сижу только месяц учить. Он всегда быль тих и скромен, и до науки жаден.