Жизнь точки на карте

– Мне тридцать четыре года, дочь. Не ошибся? – Лоуренс с иронией посмотрел на Филлис. – Могу я хотя бы на годик взять перерыв от бурных романов – настоящих и вымышленных?

– Без гормонов жить не интересно, – отрезала девушка.

– Эксперт! – Лоуренс засмеялся. Но тут же ужасная мысль заставила его поперхнуться. – Филлис Голуэй Торнтон, учтите, мне ещё рано становиться дедушкой!

Дочь посмотрела на него снисходительно.

– Папа, наука в области контрацепции сделала большой шаг вперёд. К тому же я планирую построить карьеру до вступления в брак.

– Ах да, морской биолог! Куда планируешь поступать? Калифорния, Флорида?

– Папа, ты сядь, – Филлис успокаивающе взяла Ларри за руку, и тот немедленно ощутил желание выпить, чтобы смягчить удар, который дочь явно припасла для него.

– Что такое?

– Папа, я хочу учиться в Австралии.

Последовало долгое молчание, потом Лоуренс как-то беспомощно огляделся.

– Я, пожалуй, действительно сяду, – он перешёл к дивану, уселся, сгорбившись. – А теперь вопрос по существу: какого черта ты там забыла?

Всем своим милым личиком Филлис Торнтон излучала упрямство.

– Очень хороший университет, превосходное качество образования.

– Я ненавижу эту страну. Она выпила из меня все соки. Хочешь – поезжай. Предупреждаю сразу: выйдешь там замуж – на мои посещения не рассчитывай.

– Как скажешь, папочка, – добившись желаемого, Филлис превратилась в само смирение. Интересно, что сказал бы отец, узнав, что она твёрдо вознамерилась выйти замуж за Майкла Ондраду? Впрочем, рано ему об этом знать. Ещё запрёт её по старинке под домашний арест…

– Значит, я могу поехать недели на две, на три разведать ситуацию на месте? Университет Магуайри имеет очень хорошую репутацию, но я не привыкла верить на слово.

Несколько излишне худощавая женщина, одетая в поношенную чёрную футболку и джинсы, прошла босиком по покрытой росой зелёной траве к коровнику. Волосы на её голове были завязаны в простой «хвост» и закрыты бейсболкой. Ненакрашенное лицо – совершенно спокойно. В пять часов, сразу после восхода, она вот уже четыре месяца каждое утро доила своих красавиц. Две коровы – и молока было более чем достаточно. Ей хватало малого, остальное молоко она дважды в день относила в гостиницу в километре от её дома. Четыре километра пешком – чтобы услышать звенящую чистоту воздуха швейцарских Альп. Слова приветствия и прощания с милой семейной парой, держащей гостиницу – все потребности в человеческом общении этим удовлетворялись. Как и полгода назад, женщина не хотела больше ничего.

Она погладила корову по носу с коричневым пятнышком.

– Доброе утро, дорогая.

Глава 50

В апреле Ли Лоуренс Торнтон переквалифицировался. Благородно размеренная жизнь успешного писателя надоела ему до чёртиков. Раньше он мог в течение полугода или даже дольше бродить по разным уголкам планеты, чувствуя себя подобно беременной женщине – зреющий в голове сюжет заменял ему младенца в утробе. Он слушал разговоры в парках, наблюдал сценки в магазинах, метро, на улицах, читал газеты – и накапливал материал, который потом умело встраивал в ткань повествования. И вдруг неожиданно, с наступлением первой весны без Хилари, материал перестал быть его слугой, он превратился в господина. Подслушанное, увиденное, прочитанное отказывалось подолгу храниться на полочках памяти, требовало оценить его и поделиться – немедленно, пока горячо, пока актуально – с другими.

Именно в эти дни загадочного творческого кризиса на него вышел продюсер крупной радиосети. С предложением вести свою программу для молодёжи. О мечтах, путешествиях, самореализации, важности семейных уз – обо всём, что волнует молодое поколение и что хотело бы ему передать поколение повзрослевшее. Свободу выбора тем для Ли Торнтона никто не ограничивал.

Программы выходили в эфир раз в неделю, по четвергам после десяти часов вечера. Каждый выпуск длился тридцать минут, с учётом звонков слушателей – иногда и такое случалось, иронически ухмылялся Торнтон. Он, разумеется, скромничал, его передачи слушали, их ждали, хотя и не вся Америка и даже не вся Индиана замирала у радиоприёмников, затаив дыхание. Ли Торнтон разговаривал с думающими людьми, панки, неонацисты, поколение граффити не были его аудиторией.