Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной»

Путь этот, более того, был весьма извилист. Описанные выше особенности ДЖЦР как промежуточной, «текучей» редакции сделали вопрос о разводе Анны открытым двоякому решению в рамках более или менее единого пласта авантекста. Вскоре после создания вчерне новой редакции кульминационных глав будущей Части 4 Толстой, вновь подчиняя свою работу над романом не намеченной последовательности повествования и структуре фабулы, а зову творчества, совершил вылазку в конечный «пункт следования», на самый дальний, как тогда виделось, край «территории» АК. А именно, он создал первую пространную редакцию глав об Анне накануне самоубийства (7:23–31), на пути — сначала в карете, затем в поезде — к ее последней станции, Обираловке.

Эту редакцию содержат рукописи 102 (автограф) и 103 (правленая копия)[562]. Первая из них — автограф, два крупных сегмента которого написаны разновременно, вторая — снятая с него С. А. Толстой, также разновременно, копия. На основании ряда признаков в самом тексте и его сопоставления с рукописями-копиями 19, 27, 38, 99 и их автографами я датирую соответствующий, ранний, сегмент рукописи 102 концом 1873-го — февралем 1874 года[563]. Хотя на листах ни этого автографа, ни его копии в рукописи 103 не продолжается П/74 (обрывающаяся, напомню, в рукописи 99), текст, на мой взгляд, должен быть сочтен замыкающим звеном ДЖЦР, которое, что особенно любопытно, было создано раньше, как бы в обгон некоторых начальных и срединных звеньев данной редакции. Отсюда нестыковки между этими звеньями в различных подробностях. (Согласование последует уже в дальнейших редакциях.) А в более протяженной перспективе генезиса романа горестный финал будущей Части 7 опередил ее первые две трети — главы об обеих молодых парах в зимней Москве и о родах Кити, затем о Стиве в Петербурге, пытающемся в последний раз устроить развод сестры (7:1–22), — на целых три года[564]. Телеология самоубийства героини воистину много значила для автора и определяла многое в динамике письма.

Прежде чем перейти к анализу содержания автографа, углубимся ненадолго в обоснование его датировки.

***

Большой фрагмент, занимающий ныне листы 39–57 рукописи 102 и соответствующий в ОТ главам 23–31 Части 7, был соединен с позднее написанными главами о событиях более ранних; он имеет отдельную авторскую пагинацию.

Предлагаемая мною рамочная датировка периодом с конца 1873 до февраля 1874 года основывается прежде всего на содержании текста. Весомым датирующим признаком выступают здесь имена второстепенных, но значимых и не раз появляющихся в романе персонажей. Наиболее важно то, что играющий известную роль в повествовании (бóльшую, чем в ОТ) друг и сослуживец Вронского последовательно и многократно именуется не Яшвиным, а Грабе[565]. Фамилия Яшвин закрепилась за персонажем, как уже отмечено выше, достаточно рано — в нижнем слое рукописи 27[566], включаемом мною в ДЖЦР и датируемом мартом 1874 года (см. выше параграф 3 гл. 1 и примеч. 3 и 4 на с. 238). Это позволяет принять конец февраля 1874 года за terminus ante quem фрагмента автографа об Анне накануне самоубийства[567].

Другой хронологический маркер того же свойства: в рукописи 102 еще не забыт сюжетный элемент из самого раннего наброска развязки романа — знакомство потерявшей свой круг общения Анны с радикалами. В разговоре с Вронским она пренебрежительно отзывается о таинстве брака — «под влиянием уже того либерализма, которым она напиталась в обществе Юркина и его protégé»[568]. Юркин или Юрков — вариант фамилии ярого сторонника женской эмансипации Юрьева из редакции 1873 года[569]; Юркин встречается также в одном из автографов ДЖЦР — датируемой концом 1873 — началом 1874 года рукописи 70, содержащей будущие главы Части 4 о вечере у Облонских. В ОТ (364–367/4:10)[570] фамилия персонажа — Песцов, а его либерализм менее воинственен.

Принять за terminus post quem обсуждаемого фрагмента рукописи 102 конец 1873 года дают основание последовательно используемые в автографе варианты фамилий персонажей: Вронский, Левин, Облонский. Замена ими вариантов, соответственно, Удашев, Ордынцев и Алабин состоялась в рукописях, датируемых второй половиной осени 1873 — началом зимы 1873/1874 года. Отмечу также, что ни в автографе, ни в копии (рукопись 103) нет случаев обратной замены «Вронский» на «Удашев», которая, как уже указано, производилась в конце февраля и марте 1874 года в наборной рукописи Части 1 и в наново сочинявшихся главах Части 2 (см. примеч. 3 на с. 269–270). Это — в сочетании со всеми перечисленными датирующими признаками — подкрепляет принятие конца февраля 1874 года за terminus ante quem.

Рассматривая текст рукописи 102 с точки зрения характерологии, следует отметить, что стилистика упоминаний в нем о Каренине скорее нейтральная и даже сочувственная, чем пренебрежительная и саркастическая[571]. Очевидно, что редакция создана до того момента в 1876 году, когда автор подчинил Каренина влиянию графини Лидии Ивановны, о чем пойдет речь далее в гл. 4.