Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной»

Несмотря на эту позднейшую ревизию, кажущийся в ранней редакции подчас навязчивым, даже механистичным упор нарратива на воображаемый свет и ощущения от езды в экипаже выполнил важную функцию в генезисе романа. Сама настойчивость повторения была для автора, мне думается, способом присмотреться к тому, как его героиня отвергает возможность узаконения своего нового брака и устройства судьбы в союзе с любимым, подчиняясь некоему внешнему импульсу, вмешательству силы, внеположной ее рациональному сознанию. Качка коляски и визуальное восприятие движения, в согласии с условностями нарратива, репрезентируют эту силу, которая прямо не называется здесь бессознательным, хотя, как уже отмечено выше, имя автора «Философии бессознательного», Э. фон Гартмана, фигурирует в значимой записи, сделанной Толстым одновременно с созданием этой редакции АК.

Как мы помним, в ОТ Анне в главах развязки не предоставляется шанса заново обдумать реальную перспективу развода: «финальный» Каренин сильно отличается от персонажа ранней редакции. (Да и, надо сказать, то письмо, которое Анна ДЖЦР получает от него, — слишком осязаемая надежда на счастливый исход, чтобы неотвратимое, по телеологии романа, самоубийство выглядело вполне достоверным в толстовском мимесисе; ниже в своем месте мы рассмотрим датируемый 1877 годом сложный и занятный процесс изъятия сюжетного хода с этим письмом из авантекста.) Однако на менее отдаленный отрезок генезиса текста разработка в ДЖЦР образа Анны, подверженной иллюзии яркого света, не могла не оказать влияния. Окончательно решить, что же будет делать Анна с первым каренинским предложением развода, которое уже в самой ранней редакции приходилось на кульминационные главы (будучи и само компонентом кульминации), Толстому предстояло раньше, чем когда он достигнет на новом витке «суицидных» сцен.

Фигура Анны, импульсивно, иррационально пренебрегшей согласием мужа на развод и устремляющейся к последней черте, предвосхитила и выбор, который автор при доработке заключительных глав кульминационной Части 4 в 1876 году сделает в пользу сюжета без состоявшегося развода, и то, как этот выбор в качестве решения героини: «Я не хочу развода» — будет обставлен в сцене воссоединяющихся любовников. Это и был один из связанных с ДЖЦР экспериментов. Нарисованная в обгон многих и многих блоков романа пробная картина Анны накануне самоубийства развивала версию темы развода, альтернативную ранней редакции. Главное же, она создавала плодотворное напряжение в генезисе текста, заострив вопрос о том, как именно героиня откажется от развода, во много более ранней точке действия, в сцене, которая еще долго будет ждать доработки. Пока же это не произошло, сама тема развода прирастала в генезисе текста новыми сюжетными и мотивными ассоциациями. Последуем за нею, прежде чем вернуться к кульминационной сцене романа.

Глава 3 ДИЛЕММЫ РАЗВОДА, КАРЬЕРЫ, САМОУБИЙСТВАВЛАСТЬ АВТОРА И ВОЛЯ ПЕРСОНАЖА

Начавшаяся в апреле 1874 года работа Толстого над корректурами Части 1 дожурнального набора (чему в предыдущей главе мы уделяли внимание в связи с датировкой Дожурнальной цельной редакции и с эволюцией образов братьев Левина) шла с переменной интенсивностью. В конце июля, через несколько недель после чтения и бесед в Ясной Поляне, автор писал Страхову: «[Т]о, что напечатано и набрано, мне так не понравилось, что я окончательно решил уничтожить напечатанные листы и переделать все начало, относящееся до Левина и Вронского. И они будут те же, но будут лучше. Надеюсь с осени взяться за эту работу и кончить»[616]. (Отметим, что за персонажем, который в сохранившихся экземплярах весенних гранок еще именуется — то был «рецидив» раннего варианта фамилии — Удашевым[617], к середине лета бесповоротно закрепилась фамилия Вронский.) Эту переделку «начала» — не коснувшуюся, впрочем, основ сюжета и характерологии, как они оформились в наборной рукописи и правке первых гранок, — автор успел завершить в главных чертах еще летом: к началу сентября в типографии были не только набраны, но и сверстаны пять печатных листов текста Части 1 — фрагмент, кончающийся посреди сцены вечера в гостиной Щербацких, после несчастливого признания Левина Кити[618].