Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной»

Осень, однако, прошла менее плодотворно для АК. Съездивший в августе в самарское имение и окунувшийся там в хозяйственные хлопоты, Толстой по возвращении выправил пятый из названных листов верстки, присланный из типографии, а вот продвигаться дальше мешкал, вновь занявшись народным образованием и педагогикой сразу по нескольким направлениям. «Тот Толстой, который пишет романы, еще не приезжал, и я его ожидаю не с особенным нетерпением», — иронизировал он в письме Фету[619]. Спустя почти два месяца, в начале ноября, он извинялся перед Страховым, который настоятельно предлагал свою помощь в вычитке корректур: «А еще виноват, что не посылаю корректур романа. Не могу и не могу за него взяться»[620]. Со своей стороны Страхов, как и летом, старался вселить в автора творческий азарт. Прочитав присланные ему пять листов верстки[621], он горячо хвалил те самые сцены, которые — он мог знать об этом от автора — появились впервые или установились в одной из имевшихся прежде альтернативных версий уже накануне сдачи Части 1 в набор (и продолжали шлифоваться в корректурах): «Какая прелесть — сцена объяснения в любви Левина! Ученый разговор брата Левина — тоже бесподобно! Как всё это свежо, ново и бесконечно правдиво и тонко!»[622] (Упор на Левина естественен уже потому, что сверстанный текст не доходил до первой сцены с Анной.)

Возобновить прерванную работу Толстому удалось не раньше декабря, когда он отказался от плана издания АК сразу книгой и договорился с Катковым о сериализации романа в «Русском вестнике». Выплаченный Катковым гонорар в 20 тысяч рублей, из небывалой расценки в 500 рублей за печатный лист[623], соответствовал тому самому листажу, который Толстой еще в мартовском письме Страхову упомянул как ожидаемый[624]. Это конкретизировало обязательства и автора, и издателя, как того и хотел Толстой, нуждавшийся на тот момент не только в деньгах («Необходимо надо купить землю, округляющую именье <…>»[625]), но и во внешнем стимуле к продолжению и завершению начатого. Он писал Страхову 23 декабря:

Я отдал (на словах) роман Каткову, и ваш совет отдать заставил меня решиться. А то я колебался. Все занимаюсь Азбукой, Грамматикой и школами в уезде и не имею духа приняться за роман. Однако теперь уже необходимо, так как я обещал[626].

В силу разницы шрифта и формата набор и верстку для журнальной публикации надо было начинать заново, и, чтобы успеть напечатать первую порцию текста в январском номере 1875 года, Толстому в самом деле следовало спешить, тем более что даже в сверстанный ранее текст он не мог не вносить новой правки. Вместе с книжной версткой оставлена была и идея об участии Страхова, жившего в Петербурге, в держании корректур, которые теперь надлежало возвращать в московскую типографию к сроку выхода соответствующего журнального номера. С этого времени непосредственная работа над романом стала подчинена поступательному, выпуск за выпуском, ходу сериализации — и, разумеется, протяженным перерывам, неизбежным при сложном отношении Толстого к своему детищу.

1. Сериализация романа и ход времени в нем

Ближайшим результатом напряженного труда Толстого летом 1874 года и с конца того же года до середины весны 1875‐го стал первый «сезон» журнальной публикации[627]. С января по апрель 1875 года в четырех номерах «Русского вестника»[628] увидела свет завязка еще далеко не дописанного романа — от обреченного стать афоризмом зачина «Все счастливые семьи похожи друг на друга <…>» вплоть до того рубежа внутри Части 3, который в позднейшем книжном издании пролегает между главами 12‐й («левинской») и 13‐й («каренинской»). (Разбивка на журнальные выпуски существенно отличалась от деления на части[629]; в свою очередь, журнальное деление частей на главы отличается, хотя и в меньшей степени, от такого деления в ОТ, более дробного: упомянутая рубежная глава в журнальной публикации была 10‐й, а не 12‐й.)