Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Ложась спать в те судьбоносные сутки, которые по-настоящему подарили нам сына Айны, я поймала себя на ощущении тревоги, и ночью кобелек заболел. Симптомы указывали на кишечную инфекцию. Его маленький желудок не желал удерживать молочную смесь. Всю ночь я спасала борзого ребенка порошками антибиотика и кишечных бактерий (из капсул), смазывая ими его малюсенький язычок. Щенок был постоянно при мне. Он стонал и глядел, не мигая, в мои глаза.

За окном царила черная ночь. Мы с малышом были вдвоем в этой жуткой ночи. Но еще существовал лунный свет, и он не сдавался перед натиском Тьмы. Каждая клеточка моего тела просила, молила за малыша, и светлое сияние луны проникало сквозь лоджию в кухню. Оно создавало таинственные лунные тени, и те скользили по потолку. Эти подружки лунного свечения сочувствующе перешептывались в глухой тишине неопределенности и в знак поддержки своим нежным сумраком дарили нам покой. Лунные блики ласкали наши тела, и их блеск был светочем надежды в сгустившейся над нами Тьме.

Периодически усталость заставляла меня снимать мальчика с груди, на которой он лежал, и класть рядом на кресло-кровать. Я делала это украдкой, когда он затихал. Но не тут-то было! Щенок в мгновение ока приходил в себя и с громкими стонами карабкался обратно на мою грудь. В его пронзительном голоске кричали боль, обида и… любовь. Ко мне! Я еще ничего не успела сделать, а меня уже любили…

Любовь — величайший дар небес, самое лучезарное чувство. И ответить на него — значит испытать лучшее, что есть на земле. Любовь — благодать.

Зависимое и беззащитное, маленькое и слабое, живое создание отдавало мне — большой и сильной — ценнейшее, что в нем было: свое благо. Взаимность не преминула родиться в моем сердце.

Мальчик был на краю жизни. Изможденный болезнью, он не кричал, а едва слышно поскуливал. Теряя силы от боли, борзой ребенок все же находил их в себе, чтобы послушно слизывать лекарство и запивать его сладкой, теплой водичкой из бутылочки. Холодными лапками он обнимал уже не саму бутылочку, а мои руки, державшие ее. Накануне рассвета дитятко крепко заснуло.

Его сестренка безропотно пропустила ночное кормление, погруженная в переживания за братика. Она лежала в манеже, свернувшись клубочком. В положенный час открыла умные глазки, приподняла ушки, выразительно подергала носиком: «Молочком не пахнет, но и братик не плачет, дышит ровно, спит. Ну и славно. Я тоже плакать не буду. Сосну пока часок-другой».

Я до сих пор уверена, что болезнь кобелька была вызвана накопившимся от рождения стрессом, и тот вырвался наружу. Малыш храбро мирился с голосом генов, отважно покорялся недоброй судьбе, смело не чаял будущего. Но, ощутив однажды душой, что отныне его жизни ничего не грозит, обессилел. К такому сказочному повороту судьбы крошка готов не был. Тут на помощь пришла я. Океаны эмоций и ураганы желаний пробудила в нем моя ночная забота. На грани между жизнью и смертью собачье дитя полюбило меня — существо человеческое. Оно доверилось мне беспредельно и бесповоротно.

Когда ночь кошмара миновала и на улице забрезжил рассвет, я тоже любила. За что-то Бог наградил меня еще одной любовью, а кто-то внутри меня — не я — благосклонно твердил: «Жизнь дана на добрые дела. От добра добра не ищут». Было чудно. Я слушала незнакомый внутренний голос, плавая в полудреме. В тишине квартиры тикали часы, но они не заглушали невидимого собеседника. Шептания стихли, и мое нутро окатила волна безмятежности и благодати. Усталость прошла. Словно омытая святой водой, я наполнилась энергией для дел благих.

Утром, когда истерзанные ночными волнениями домашние сгрудились в кухне, на часах пробило семь. Оживление семьи разбудило щенков, и вдвоем они заголосили: одна в манеже, другой на моих руках. Характер издаваемых обоими звуков был хорошо знаком. Мама и я схватились за бутылочки и начали кормить деток. Муж и сын наблюдали за нами.

Бутылочки разом опустели, а мы задержали дыхание. Взгляды были прикованы к кобельку. Не выпуская из лап опустевшую стеклянную емкость, он поглядел на нее сбоку и неуверенно почмокал соску. Молоко не полилось, и щенок обиженно захныкал. Рискнули — налили еще половину порции. Кобелек с аппетитом выпил и… его не вырвало. Мы приглушенно дышали, не сводя с малыша испытующих глаз. Он довольно зевнул и прикрыл веки. Наше дыхание зашумело, участилось и выровнялось — мы убедились, что лечение подействовало. Я положила мальчика в манеж к сестре. Не просыпаясь, они сдвинулись и уткнулись друг в друга носиками.