Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

Я поговорил с моим другом Сергеем Быковцем, с которым мы вместе приехали сюда, и под моим влиянием он тоже решил ехать в Ленинград. Для меня было некоторой неожиданностью, что Арипов наотрез отказался нас отпустить. Поначалу я обиделся, но потом понял, что как начальник он абсолютно прав. Когда понимаешь мотивы своего противника — легче жить. Жизнь уже не кажется тебе сплошной несправедливостью — к сожалению, слишком многие скатываются к таким убеждениям, и их ждет судьба неудачников. А жизнь всегда оставляет какую-то щель. И надо суметь ею воспользоваться, пока крышка не захлопнулась. Также произошло и тут. В те годы несанкционированное бегство с места работы могло закончиться весьма печально. Но с другой стороны, дело с бегством Петра Чугунова за рубеж еще расследовалось, искали соучастников — об этом сказал мне тот самый Кречетов, который работал в местном НКВД и с которым мы по восресеньям играли в волейбол. Он сказал это в раздевалке, причем шепотом. Так что, может быть, здесь оставаться было еще опаснее, чем уезжать. Но как уехать, чтобы все выглядело естественно? Но тут — улыбка судьбы — именно нам с Быковцем пришли повестки — явиться в Алма-Ату на трехмесячные воинские сборы! Тут уж никакой Арипов не мог ничего сказать. Мы устроили прощальный вечер, который прошел очень весело. При этом я сумел договориться с наиболее душевным из моих друзей, Васей Захарченко, что, если я ему напишу, он продаст принадлежащую мне мебель и вышлет деньги. Куда — я не стал уточнять, речь шла как бы об Алма-Ате, но хитрый Вася все понял и подмигнул. Шаг наш, конечно, был отчаянный, но я понимал, что впервые за последние месяцы делаю что-то нужное, и это придавало мне силы. Перед самым отъездом я пригласил мою знакомую Марию на прогулку в городской парк. Мы разговаривали о разных пустяках. Потом я проводил ее до дома и поцеловал ей руку. Она посмотрела на меня и заплакала. Но уже ничто не могло поколебать моей решимости. Иногда я думаю: кем бы я стал, если бы остался в Чимкенте? И никакого применения моим научным идеям там не нахожу.

Глава девятая. Третий путь (1936–1938)

Иногда говорят: в СССР было только два рода людей — те, кого сажали, и те, кто сажал. Но есть третий путь — и большинство людей этим путем шли, честно работали и многого добивались, как и все мои братья-сестры. А вот те слабодушные, которые сами ни на что не способны и чувствуют это, пытаются возвыситься, «опустив» целую эпоху. На самом деле — жизнь нашей семьи получилась весьма выразительной и полезной. Все мы, выросшие в маленькой саманной избушке, оказались заметными людьми — хотя тревожные моменты, требующие рискованных действий, конечно же были.

Уехав из Чимкента, в Алма-Ате, не заходя ни в какой военкомат, мы с другом сразу же поехали на вокзал и купили билеты до Ленинграда с пересадкой в Москве. Там, пока мы любовались красотами московской вокзальной площади, которая показалась нам великолепной, у моего спутника украли чемодан со всеми вещами и деньгами. И пришлось мне принимать его на мой кошт.

Исаакиевская площадь в Ленинграде с огромным собором поразила меня. Мысль о том, что теперь я буду проходить тут каждый день, наполнила меня ликованием: ведь рядом в роскошном здании находился Всесоюзный институт растениеводства — цель нашей поездки. И действительно, на этой площади я бывал потом множество раз, можно сказать, что здесь состоялась моя судьба…

А в первый раз нас с Быковцем приняли не особенно радостно, сказав, что мы приехали без всякого вызова и наши шансы крайне малы. Кроме того, приемные экзамены в аспирантуру начинались лишь через месяц. Но видя наше искреннее огорчение, над нами сжалились и дали направление в общежитие, которое находилось в Саперном переулке. И мы поселились в доме, с которым у меня теперь тоже связано много воспоминаний. Так, после тихой моей Березовки и сонного Чимкента я оказался в самом красивом месте одного из лучших городов мира — уже ради одного этого имело смысл стараться и рисковать.