Жизнь в эпоху перемен (1917–2017)

— Раз на «Крыше» — значит, наш человек!

И я почувствовал себя, наконец, полноправным на «Крыше»! Вспоминаю те годы — и кажется, что я оттуда не уходил. Все помню!

Вот знаменитый актер Симонов, наш Петр I из замечательного, всеми любимого фильма… Уже седой, но всеми узнаваемый, с розовым, пористым, как бы слегка воспаленным лицом. С двумя роскошными — правда, уже в возрасте — дамами. Одна дама уходит — «попудриться». Симонов наклоняется ко второй и что-то ей говорит, видимо: «И тебе тоже попудриться бы не мешало…».

Она, кинув на него не то чтобы ласковый взгляд, встает и уходит. И тут же, словно читая мысли и читая их, видимо, не в первый раз, рядом с Симоновым безмолвно появляется официант с фужером какой-то прозрачной жидкости на подносе. Симонов, кивнув, берет фужер, выпивает, ставит на поднос, и официант так же безмолвно уходит. И тут же сварливый старик превращается в великолепного джентльмена — вскакивает навстречу подошедшим дамам, подвигает стулья… Вечер обещает быть уютным.

Вот я вижу несколько неожиданную для ресторана пару. Седой, вальяжный, очень знаменитый человек с глазами слегка навыкате, и с ним толстоватый курчавый подросток, почему-то хмурый, чем-то недовольный. Знаменитый писатель Герман и его сын-школьник Леша, о котором ничего замечательного еще неизвестно тогда. Они что-то заказывают официанту, потом вдруг Леша берет портфель и с недовольным видом раскладывает на крахмальной ресторанной скатерти учебники, тетради и, видимо, дневник — судя по реакции папы.

— Замечательный отец! — комментирует Юрок. — Нашел все-таки время для воспитания сына!

— Но почему ж в ресторане-то? — изумляюсь я.

— Да у них дома ремонт сейчас! — сообщает Юрок. — Приходится им в «Европейской» ютиться!

Я гляжу на этот семейный дуэт не без зависти. Хорошо писатели живут: во время ремонта в «Европейской» ютятся! «Надо бы тоже писателем стать!» — появляется мысль. И мне приятно и лестно: вдобавок ко всему, что, раскланиваясь со знаменитостями, Юрок неизменно остается со мной как с самым близким другом!

…Еще одна сценка на тему «Отцы и дети». За столом — огромный лысый актер Моргунов и его сын, явно начинающий школьник, но при этом как две капли воды похожий на папу. Ссорятся, напирают друг на друга (очень похожи). Потом сынок обиженно встает и куда-то уходит… Может, папа велел срочно позвонить маме, чтобы не волновалась? Сын уходит, а Моргунов-старший тут же хватает тарелку сына и очень быстро, кромсая на куски, съедает великолепную его отбивную, кидая при этом свирепые взгляды вокруг: вдруг кто-то за что-то его осуждает?!

А вот в углу, где сдвинуты три стола, гуляет компания знаменитых кинематографистов, и Василий Ливанов, несомненно, самый темпераментный там, вдруг вскакивает и восклицает:

— Не трогай лицо! Это мой инструмент!

Публика радостно наблюдает: «Гуляет кино»! Такое уж место — «Крыша».

Постепенно и наше поколение «набирало вес». Вспоминаю как феномен: у нас еще не было опубликовано ни одного рассказа или стиха, да и написано было чуть-чуть, самое начало, но мы уже четко откуда-то знали, что мы — состоялись. И как ни странно, чувствовали мы это прежде всего на «Крыше». Советские издательства и журналы знать нас не знали, да и знать не хотели, как-то мы не укладывались в их концепцию… да мы и не хотели в нее укладываться. А на «Крыше» нас уже признавали — это было первое место, где такое произошло. Видимо, самые чуткие люди работали тут. Нас знали по именам, а потом уже и по имени-отчеству, нас почтительно встречали, провожали, усаживали. Именно здесь мы впервые почувствовали свою значительность. Если из нас кто-то излишне погорячился и не хватило денег, нам верили в долг. И, мне кажется, мы не подвели.

Естественно, и первые свои гонорары мы несли сюда. Первый в моей жизни гонорар за детский рассказик — целых сорок рублей — я, разумеется, потратил на «Крыше». И как потратил! Я был с моим другом Андреем Битовым, а также были приглашены четыре знакомых манкенщицы из Дома мод — по две на каждого! И денег хватило. И даже слишком. В какой-то момент Битов, любивший самоутверждаться в активной форме, пошел прогуляться вниз и с кем-то там не поладил. Нам сообщили об этом друзья-официанты. Когда мы сбежали вниз, четыре милиционера пытались прижать Андрея к мраморном полу, но он не давался и даже называл стражей порядка сатрапами, при этом почему-то обвиняя их в том, что они не знают, кто такой Иван Бунин. «Знаем, знаем!» — приговаривали они, постепенно все-таки придавливая нашего богатыря, примерно как лилипуты Гулливера.

Дальше я передаю слово другому классику, Василию Аксенову, который тоже оказался участником данного эпизода, но рассказал о своем видении этого несколько позже. Они с Асей Пекуровской, женой Сергея Довлатова, направлялись тоже на «Крышу». При этом они спорили. Василий Аксенов утверждал, что в Ленинграде нет молодых сильных писателей. И тут они вошли в холл и увидели Битова, которого с трудом удерживали в горизонтальном положении четверо милиционеров.