Жизнь в эпоху перемен. Книга первая

– Это другое дело, я всегда согласная согрешить: одним разом больше – одним меньше, все равно бог простит, так хоть будет за что, – отвечала Арина и спокойно шла к дивану за плотской утехой в объятиях учителя, которые становились всё нескромнее и с выкрутасами, от которых женщина иногда даже краснела и приходя в себя от полученного удовольствия просила учителя больше так не делать, на что тот охотно соглашался до следующего раза, когда всё повторялось.

Учитель научил служанку не стесняться своей наготы и Арина часто, сама, лаская Ивана, добивалась его возбуждения и потом воспринимала молча все ласки, пока чувственный восторг соития не заставлял женщину содрогаться от страсти и стонать от наслаждения, ощущая как мужчина проникает в самую глубину её женской натуры, выплескивая избыток мужского желания.

Между тем, голод на селе усиливался, крестьяне съели почти всё, что годилось в пищу и начали бы резать скот и птицу, если бы не Великий пост, запрещающий православным употреблять животную пищу. Иван понял, что пост этот придумали еще в древности, чтобы земледельцы не испытывали искушения забивать скот в весенние голодные дни и в будущем не остаться совсем без скота и птицы.

Староста тщетно пытался добиться помощи продовольствием от земских властей, пусть даже в долг под будущий урожай и наконец, за взятку, на армейских складах списали в отход фуражный овес позапрошлогоднего урожая и несколько телег с этим овсом прибыли в село. Овес этот раздали мерами по дворам на едоков и даже кулаки, имеющие свои запасы, тоже прихватили свою долю. Овсяная каша вместе с шелухой спасла крестьян от голодной смерти. Весна выдалась ровная и дружная, пошла молодая трава и отощавшие за зиму коровы быстро поправились, начали доиться и своим молоком выручили крестьян в самый голодный месяц май: когда все припасы съедены, а новый урожай еще надо ждать целый месяц.

В мае Иван закончил уроки в школе, хотя учеников оставалось меньше половины от тех, что пришли осенью, и стал готовиться круто изменить свою судьбу. Еще зимой он списался с попечителем учительского института в городе Вильне, уточнил тамошние условия обучения, съездил в уезд, снял копии со своих документов: паспорта, учительского аттестата и дворянской грамоты, получил рекомендации уездного попечителя школ и отправив всё это почтой, ждал ответа, который пришел в мае: его документы рассмотрены, одобрены и Иван Петрович Домов зачислен в учительский институт – занятия начнутся в конце августа.

Итак, жребий брошен, решение принято и он поедет в большой город Вильну получать высшее образование, пусть и не университетское.

Пришло время собирать вещи для отъезда: квартиру при школе надо было освободить для нового учителя, которого подыскивали в уездном управлении образования по заявке старосты села.

Тимофей Ильич, весьма огорчился предстоящему отъезду Ивана Петровича и при недавнем посещении школы, куда он зашел, чтобы поздравить учеников третьего года с окончанием школы, с сожалением сказал: – Жаль, весьма жаль, Иван Петрович, что вы покидаете наше село. Люди вас уважают, привыкли за два года и ученики хвалят вас, но раз решили еще поучиться в институте, то и бог с вами. Удачи вам на избранном поприще и семейного счастья, которым вы так и не обзавелись. Вроде была у вас взаимная симпатия с моей Татьяной, но почему-то не сладились отношения, дочка моя сильно обиделась на вас – причины не знаю, уехала в город, год уже отучилась, жизнь ей там нравится, но счастья пока нет: по письмам сужу, что печалится Таня о размолвке с вами. И что за черная кошка пробежала между вами – ума не приложу.

Может к Арине моя дочь вас приревновала: вон она какая ладная, да справная стала у вас в услужении: не мудрено, что девушке примерещились разные мысли: мол, учитель одинок, служанка молода и красива, хоть и вдова, мало ли что может между ними случиться, особенно в непогоду или по зимней темноте. Ведь девичье сердце вещун: оно чувствует опасность там, где мы, взрослые люди и намеков никаких не видим, – закончил староста и хитровато взглянул на Арину, что занималась стряпней, здесь же рядом и старательно делала вид, что не слушает этих мужских разговоров.

– А по моему, это и не грех вовсе утешить бедную вдовушку, одинокому учителю – если по согласию и с удовольствием взаимным, – продолжил свои рассуждения Тимофей Ильич, и видя что лицо Арины зашлось румянцем, понял, что попал в самую точку. Видимо, и дочка его Татьяна догадалась об отношениях учителя со служанкой и взбеленившись гордостью от такого оскорбления своих чувств, отказала учителю в своей любви, о которой он, её отец, знал не понаслышке, и уехала куда глаза глядят, лишь бы подальше от учителя-изменщика.