Жизнь в розовом цвете (ЛП)

Когда он подходит к ней, его поцелуй — это акт чистого, неподдельного голода. Он стонет в рот, выливая всё горе, боль и тоску, накопившуюся за год. Она не похожа ни на одну женщину, с которой он был, и уж тем более не на его жену. Но она чертовски близка к ней, а он в отчаянии.

Он на пределе. Не было ни единого шанса, что он смог бы сдержаться после месяцев непосредственной близости, отсутствия прикосновений и её невысказанного, постоянного приглашения нарушить все свои правила. Их прелюдия началась уже давно.

«Я не использую её», — говорит он себе, расстёгивая штаны. «Это взаимно», — думает он, поспешно показывая ей, как прикасаться к нему, как сжимать и дрочить его член. Он безумно хочет, чтобы она прикоснулась к нему.

Её движения не такие поспешные, как его, и она внимательно слушает инструкции с восхищённым вниманием, приоткрытыми губами и нетерпением, которое заставляет его кончить быстро и очень сильно. Он со стоном откидывается на стену, совершенно истощённый.

Туман желания и горя немного рассеивается, и теперь ему стыдно.

Трясущимися руками он застёгивает брюки, а затем пытается натянуть её платье, но у неё другие планы.

Она падает на колени. Прежде чем он успевает осознать её намерения, она слизывает сперму с его брюк, с рук, где та стекает по суставам. Затем она наклоняет голову к каменному полу, но он поднимает её, останавливая.

Её рот и нос измазаны, одна капля стекает с подбородка. Он чувствует, как снова становится твердым.

— Ты доволен? Я… делаю тебя… счастливым?

Он моргает.

— Да, — говорит он, слегка встряхивая её, вероятно, вкладывая слишком много гнева в ответ. Он направлен не на неё. Конечно, она делает его счастливым.

— Я хорошая девочка?

— Очень, — уверяет он её. А потом он осыпает её теми словами, которые ему было трудно произнести, когда она была жива. Она — всё, что он когда-либо хотел. Она его мир, его сердце.

Очевидно, это правильные слова, потому что она обвивает руками его шею и встаёт на цыпочки, чтобы поцеловать. Он чувствует, как её груди прижимаются к нему, и ощущает вкус её губ.

— Я люблю… тебя, мой Драко.

И он потерялся. Заблудился. Он совершенно, полностью одурманен. По уши обезумевший от любви.

Да, отвечает он. Да, да, да, да, да.

*

Отказ от стыда, вины и сожаления приносит с собой глубокое облегчение. Он снова чувствует себя целым.

Их распорядок почти такой же: La Vie En Rose, книги, беседы, подарки, уроки.

Но теперь ему не терпится встать со стула и переступить черту.

*

Он знает: если позволить, то отвращение и ненависть к себе, и к тому, что он сделал, и продолжает делать каждый день, вернутся.

Он знает, что она такое. Она — мерзость, созданная его руками. Но он уже давно не сожалеет. Он бросился с головой, сердцем, телом и душой, в единственное, что когда-либо имело смысл в его жизни.

Он счастлив.

*

Он молодой человек, и у него есть мужская сила.

А она преданна и совершенно не стесняется. Иногда это почти шокирует, потому что он помнит ту женщину, которой она была раньше — с определёнными запретами и регулярно краснеющая до корней волос.

Поэтому иногда он трахает её по несколько раз в сутки. В некоторые дни это их единственное занятие. Он может использовать её часами, применяя все свои навыки и мастерство, учитывая её предпочтения.

Хотя это не имеет значения. Её реакция одинакова, будь то ласковые занятия любовью или животные сношения.

В этом она возвеличивается. Он не может сделать ничего плохого.

*

Этим вечером она стоит на коленях.

Он уже взял её трижды, так что внутри она скользкая. Камера наполнена звуками La Vie En Rose, её стонами, резким дыханием и громкими влажными толчками его члена, когда он входит и выходит из неё. Не нужно тайком целоваться в перерывах между лабораторными сменами, прятаться по углам и заглушать звуки удовольствия.

Они ведут себя громко, но ему не стыдно.

Внутри она холодная.

*

Она озорно улыбается, когда он приносит хогвартскую школьную форму.

Галстук он взял свой, потому что он не смог найти её. Ему кажется, что так даже лучше.

Он обнаруживает, что она особенно зациклена на его члене, и предполагает, что она ассоциирует этот орган с его удовольствием и насыщением. Это примитивное распознавание образов. Он говорит ей, что она мечта каждого подростка.

— Я… только твоя… мечта, — говорит она расстроенно. Она пока не понимает шуток.

Он заверяет её, что она совместила в себе все его фантазии.

Сегодня она, одетая в школьную форму и с косичками, стоит перед ним на коленях. Ему приходится напрячься, чтобы не кончить ещё до начала.

Путём восхитительных проб и ошибок она в идеале научилась брать его в рот. В этом ей нет равных — ей не нужно дышать, у неё нет рвотного рефлекса, суставы её челюсти чрезвычайно гибки, так что она может взять его полностью, позволить упираться в заднюю часть горла.

Вдобавок она может удерживать его в сладкой агонии часами. Он у неё во рту, трахает её горло, намотав косички на руки. Он смотрит на неё полуприкрытыми глазами.

Если ад и существует, то ему уже было приготовлено там местечко.

*

По утрам он даже не утруждает себя одеться, прежде чем спуститься к ней.