разбавления излишне чистой атмосферы.
Уже на подходе к первому продаваемому дому Роман понимает, что этот большущий, но как
игрушка отделанный домина будет ему не по карману. Вот если б два или три таких кармана… Так
оно и выходит. Старик-хозяин с редкими белёсыми волосиками лишь грустно качает головой,
сожалея, что у молодого покупателя маловато денежек, сочувственно угощает его чаем с
клубникой-викторией. Старик, недавно похоронивший тут жену, мечтает уехать на Украину, потому
что по возрасту уже не переносит этого климата. Интересно только, какого же «этого?» Эх, была б
такая нежная зима в Забайкалье… А покой! Роман снова ловит себя на странном ощущении
безмятежного погружения в нескончаемость снегов, которая, кажется, ощутима даже за стенами.
Дом Текусы Егоровны, стоящий в центре большого массива частного сектора, тоже достаточно тих,
но здесь, оттого что звуков нет на десятки километров вокруг, даже стук чашки о блюдце или шум
струйки из самовара слышатся стереофонически, будто со всех сторон, как отдельное штучное
изделие, и тут же «промокаются» жадной, пышной тишиной. Но почему-то именно быстрое
исчезновение звуков доказывает, что они не пропадают совсем, а запасливо и бережно
складируются в некую вселенскую память. Роман и по себе замечает, как тянет его замедлиться и
никуда уже не ходить. Но идти-то надо… Хозяин, знающий два других продаваемых дома, советует
шагать сразу в тот, который будет, в прямом смысле, по карману.
Этот небольшой домик с заколоченными ставнями, едва не до окон вдавленный в пухлый снег,
стоит на берегу речки, угадываемой лишь по крутому берегу противоположной стороны да по
ровной слепящей поверхности с подвешенным над ней канатным мостом, по которому зимой не
ходят и не ездят. Во дворе дома через забор виден ещё один основательный сруб, к одной стене
которого приткнута небольшая тепличка. Между домом и сараем навес – видимо, дровяник. Но от
дороги, расчищенной трактором, до ворот дома – ни следа. Роман в нерешительности стоит в
снежном желобе дороги с валами снега, растолканного по обе стороны. Да, летом здесь, наверное,
здорово: речка – через дорогу, а если взглянуть вдоль речки, то дальше за соснами, кедрами,
берёзами и ёлками сливается с горизонтом плоскость самогоо легендарного Байкала! Это сейчас он
белый, а летом сквозь стволы зелёных деревьев будет голубеть и искриться. Детям тут будет
раздолье! Да, да, именно
приедут они сюда!
Сколько ни торчит Роман на дороге, прохожих нет. В соседнем доме он находит одинокую
старуху с какой-то толстой, губчатой кожей на лице. Вместо ответа на его простейший вопрос о
доме она сама расспрашивает Романа, кто он такой да откуда? Роман старается отвечать короче,
150
а, заметив, что бабушка между делом ладит самовар, видимо, готовясь к обстоятельной беседе,
предупреждает, что ему не до чая.
Что ж, тогда Екатерина Семёновна (так её зовут) с сожалением о потерянном собеседнике
прямо сообщает, что хозяйка дома живёт на другой улице, а это дом её дочери, который она и
продаёт. Хозяйку зовут Демидовна.
Дом Демидовны Роман легко находит по той примете, что он самый большой на всей улице. А,
войдя во двор за высокие ворота по деревянному, тщательно прометённому тротуару, с
удивлением останавливается, поражённый количеством построек усадьбы и порядком, царящим
здесь. Демидовна, вышедшая из тепляка на звук стукнувшей калитки, оказывается широкой
пожилой женщиной с белым лицом и крупными, можно сказать, мужскими морщинами на нём.
Роман объясняет, кто он такой, чего хочет, и они тут же направляются в продаваемый дом. По
дороге Демидовна рассказывает, что семья дочери ещё четыре месяца назад перекочевала на
соседнюю станцию, а на дом всё нет покупателя. Конечно, продавец из Демидовны никудышный:
зачем ей всё это выдавать? Кое-как приоткрыв ворота, буквально отогнув их верхний край, первой
в ограду с трудом протискивается хозяйка, а Роман – уже легко – следом. До крыльца они
добираются по снегу едва не вплавь. Войдя в дом, Демидовна вкручивает пробки в счётчике и
включает все лампочки для обзора комнат. Без лампочек в доме темнота, плотные ставни не
пропускают и лучика. И уже одно это говорит о многом. Дом замечательный. Слушая Демидовну
краем уха, Роман азартно осматривает избу, прикидывая, где что можно поставить, что пристроить
и пригородить, тут же картинно представляет, как радостно и удобно заживут они здесь со
Смугляной. Как приятно будет жене вдохнуть уют в эти новые для них стены. Как хочется прямо
сейчас взять и затопить печку, чтобы наполнить дом мягким древесным теплом… И посидеть вон
там, в закутке, временами приоткрывая дверцу, чтобы видеть, как горят, пощёлкивая, дрова…
После дома подробно и тщательно осматривается усадьба. Вот это да! Вот так сюрприз! Под
навесом с небольшой поленницей дров, видимо, оставленной новым жильцам на первое время, –
колодец! Собственный колодец с чистейшей водой! Нина умерла бы сейчас от восторга.
– Вишь чё, – говорит, между тем, хозяйка, кивнув на кучу бутылок, сваленных у колодца, –