Жизнь волшебника

и внимательней изучить работы В.И.Ленина. А куда же глубже, если я и без того дошёл до развала

страны? Как правильно истолковать рекомендацию преподавателя я тогда так и не понял, потому

что, не смотря на резкость отзыва, работа была оценена на четвёрку. Теперь-то я понимаю, что

моя контрольная заслуживала и пятёрки, но преподаватель не мог поставить «отлично» хотя бы из

соображений собственной безопасности.

Помню, моей работой заинтересовался кое-кто из сокурсников, её уносили, чтобы переснять. Я

же, признаться, сделав эти выводы, и сам не был уверен в их правильности. Но потом вдруг

многое стало сбываться. И поначалу я даже гордился этим: «Ну вот, видите, видите, я же говорил».

Однако чем дальше заходил процесс разрушения страны, чем больше становилось жертв и

неприятностей, тем меньше высовывался я со своим «я», потому что это походило уже на какое-то

карканье. Ну, говорил, да и говорил. Мало ли кто о чём тогда говорил…

Но это было после, а во время написания контрольной я жил ещё в совхозе.

И вот однажды на партийном собрании, кажется, совсем даже и не к месту, я прочёл целую

лекцию по национальному вопросу. Зал слушал меня так, будто в зале не было никого. Закончив

выступление, я вернулся на место.

– Ну что ж, товарищи, – сказал парторг, будто подводя итог, – а как у нас дела с кормами на

отарах и молочно-товарных фермах?

На мою лекцию никто никак не среагировал. Все сделали вид, что в зале меня попросту нет. В

мою сторону даже не смотрели. Осторожность была даже во взглядах глаз. Хотя шли уже

восьмидесятые годы.

Через неделю после партсобрания в дверь моего дома постучался незнакомец. Подтянутый,

серьёзный, с выражением значительности на лице. По-городскому вежливый, со сдержанным, но

представительным брюшком. Не называя себя, нежданный гость сообщил, что хочет просто

побеседовать со мной. По всей манере поведения, по жестам было очевидно, что человек это не

гражданский. Да и вопросы его прямо касались темы моего, казалось бы, никем не замеченного

выступления. Я не стал скрываться и юлить. Лекцию, прочитанную в клубе, я даже более

развёрнуто повторил и для него. Теперь моя «аудитория» состояла лишь из одного слушателя,

притом слушателя, особенного, но по ходу лекции мне стало понятно, что я владею и этой

«аудиторией». Строгий гость слушал меня очень внимательно, задавал уточняющие вопросы. И

чем дальше углублялся я в тему, тем больше убеждался, что ему это интересно уж просто «по-

человечески». Конечно, сам факт, что меня проверяют, не мог не раздражать. Спросил он меня,

конечно, и об источниках информации на основании которой я делаю такие выводы. Уж не

наслушался ли я каких-нибудь вражеских голосов по радио? «А зачем тут какие-то голоса? –

удивился я. – Вот они источники, – я показал стопку учебников по истории партии и книг с работами

Ленина, – надо лишь свежо и непредвзято взглянуть на них». Честно излагая свои взгляды, прямо

отвечая на вопросы строгого гостя, я не знал, что может последовать дальше. Ведь должен же

какой-то вывод сделать и он…

567

Однако никакого вывода не последовало, никакого резюме, как в институте, он мне не написал

и даже ничего не ответил. А просто попрощался (не помню, пожал руку или всё обошлось так) и

направился к двери.

– Вы хотя бы сказали какое у вас звание, – попросил я, кажется, лишь для того, чтобы показать

ему свою догадливость.

– Подполковник, – просто ответил он, оглянувшись.

– Это хорошее звание, – слегка усмехнувшись, ответил я. – Я польщён оказанной честью.

Желаю вам и полковником стать…

Как только человек вышел на крыльцо, тут же откуда-то со стороны подкатил чистый,

отдраенный УАЗик. Гость мой сел и уехал. И снова я не знал чего ожидать. Встречу ли я этого гостя

когда-нибудь снова? Но время шло и я забыл даже его лицо.

И встретил. И опять же совершенно неожиданно.

Уже в новом тысячелетии мы с группой писателей ездили в Приаргунск на литературный

праздник района. Сидели на сцене, произносили свои речи, отвечали на вопросы. Потом начался

концерт местной самодеятельности, и кто-то из писателей остался на краю сцены, кто-то сошёл в

зал, если можно так назвать скамейки, расставленные прямо на площади. Я отошёл в сторонку,

чтобы сфотографировать сцену, и тут ко мне подошёл мужчина в возрасте. Поздоровался, подав

руку, как знакомый.

– Не узнаёте? – спросил он.

– Не узнаю.

– А помните, в Боржигантае мы беседовали с вами о национальном вопросе? Вы ещё пожелали

мне, чтобы я стал полковником…

– И вы им стали?

– Нет, знаете ли, не получилось…

Наверное, это был он. Именно он и должен был быть, но я совсем не помнил его. Поверил на

слово, не мучая память. Оказывается подполковник уже давно на пенсии, живёт здесь, в

Приаргунске.

– Я сегодня кабанчика зарезал, – неловко улыбнувшись, сообщил он, – может быть, зайдёте,

посидим, поговорим, выпьем немного.

– Спасибо за приглашение, но мне некогда, – отказался я.

Какие чувства были у меня при этом? Во мне невольно ворохнулось ощущение внутреннего

дискомфорта, которое было и много лет назад. Подполковника в отставке мой отказ, кажется, не