Жизнь волшебника

генсека). Зато повезло тем, что эта улица была недалеко от «Красного Крыма». И вот он момент,

который, конечно же, должен был запомниться мне на всю жизнь. Сначала мчатся чёрные Волги, а

за ними торжественная открытая Чайка. И в ней сам генеральный секретарь. Рука приветственно

поднята. Его благородная седина, кажется, светит уже сама по себе, а золотые звёздочки на груди

и вовсе излучают уж просто лазерные лучи, прожигающие не только пространство солнечного дня,

но и пространство исторического времени…

Но главное опять же не в этом. Не видя уже ничего дальнейшего, происходящего где-то за

углом, я слышал, как моряки на корабле гаркнули: «Здравия желаем, товарищ генеральный

секретарь коммунистической партии Советского Союза!» (Кажется, так). В оцеплении после этого

мы простояли ещё минут двадцать не более, потому что Брежнев тоже уехал оттуда. Нас

погрузили в автобусы и отвезли в Анапу.

Естественно, что оказавшись в центре такого грандиозного исторического события, я потом

хотел знать о нём всё досконально. И вот свежие газеты. А в газетах речь товарища Брежнева,

произнесённая на борту большого противолодочного корабля «Красный Крым». Переворачиваю

страницы газеты «Красная Звезда» и теряюсь. Там этой речи часа на два не меньше. Когда же он

успел её высказать, если, как мы знаем, скороговоркой генсек говорить не умел?

Потом на политзанятиях от нас требовали, чтобы мы эту речь законспектировали. Я не стал её

даже читать, потому что совершенно точно знал: Брежнев этой речи не произносил, и, пожалуй,

вряд ли сам знает о её существовании.

Ложь, кругом одна ложь. Возможно, она-то подобно кислоте и разъела, разрушила

социалистический строй и великую страну. Самая грандиозная ложь состояла в провозглашении

равенства всех. Тем более что сами кричавшие о равенстве, никогда себя равными не считали.

Разве может равный лезть в вожди по головам, да и по черепам тоже? А потом, оседлав красную

трибуну, вести за собой толпу и одобрять научные статьи в учебниках о роли личности в истории,

тем самым уже научно отделяя себя как личность от народа (толпы)? Люди никогда равными не

были и никогда равными не станут. Унизительным это видится лишь недалёкому человеку, потому

что именно в этой-то неравности и содержится основа взаимоуважения. Другую личность следует

571

уважать не за сходство с тобой, а за отличие. (Ведь разве не этим интересен тебе другой

человек?). Уже одно такое понимание неравенства лишает основы для гордыни и заносчивости. А

так же основу национализма, фашизма и прочей мерзости…

*10

Конечно же, Роман – это не я. (Уж где я хочу максимально отстраниться от своего героя, так это

именно здесь.) И его родители – не мои родители. Родители Романа очень похожи на мою тётю

Машу – сестру отца и на дядю Мишу – её мужа. А рождение Романа на рождение моего

двоюродного брата Андрея, которого вырастили тётя Маша и дядя Миша, забрав его у своей

племянницы Альбины. Но, пожалуй, на этом-то всё биографические сходства и заканчиваются.

Писателю никогда не следует сдваивать свою судьбу с судьбой своих героев – это слишком

чревато. Опасно линию жизни героя превращать в прогноз собственной судьбы. Чтобы

обезопасить себя лучше уж как можно отчётливей определить свою авторскую, в какой-то степени

постороннюю, позицию.

Неловко было говорить о гибели родителей Романа, зная их реальных прототипов: тётю Машу и

дядю Мишу. Но ко времени написания этой главы тётя Маша уже умерла. Правда, она не погибла

на пожаре, а умерла от сахарного диабета, вероятно спровоцированного частым употреблением

бражки, которую в то время много пили по всем сёлами и деревням Читинской области, да и не

только Читинской, конечно. Не сказать, чтобы тётя Маша конкретно спилась, но бражка податливо

подталкивала её к концу. Много людей в сёлах погибало от спиртного, да и сейчас продолжают

гибнуть… Вот он истинный-то пожар, для которого не требуется огня. Наверное, не случайно о

человеке, погибшем от спиртного, говорят, что он сгорел. Огонь алкогольного пожара полыхает в

России неугасимо, прожорливо, медленно и верно… А теперь к нему добавился ещё и

наркотический пожар…

Дядя Миша умер когда ему было семьдесят шесть лет. За месяц до его смерти в родительский

день мы с моей сестрой приезжали к нему, живущему у Андрея. Нас удивило, что дядя Миша до

сих пор курит (не брезгуя, конечно, и водочкой), пристрастившись к табаку с семи лет. И пережил

при этом многих. Мы тогда ещё посмеялись: «Так это ж настоящая реклама курению!» Дядя Миша

тоже посмеялся и заверил, что протянет на этом свете ещё года два. Но так уж вышло, что не

прожил потом и месяца. Когда мы его хоронили, сестра моя высказала, пожалуй, правильную

мысль: ничего от него не осталось, совсем ничего, ни дел, ни интересных мыслей, ни собственных

детей…

Что ж тут поделаешь – люди проживают свой век и так. Уважение к старости одно, а правда –

совсем другое. Но тут ведь уж как повезёт. Кому какая Судьба достанется, такую и пронесёшь всю

жизнь на своих плечах…

*11

Романа провожает только Митя Ельников, а меня, автора, все герои, живущие на Байкале.