Жизнь волшебника

влюбился в неё. А влюбился от того, что она оказалась копией той удивительной фарфоровой

статуэтки, которая каким-то таинственным образом очутилась в их доме. Но Голубика-то на самом

деле такая, какая есть, совершенно безотносительно и к его детской влюблённости, и к фигурке на

комоде. Он придумал её, как мечту, а она реальная и другая. Сейчас расклад их отношений прост:

он любит её, а она лишь позволяет себя любить. И не более того. Причём, позволяет так это по-

царски, снисходительно, принижающе.

– Всё понятно, – тихо и обречённо произносит Роман, – значит, я всё-таки примак. Причём

примак не только материальный, но и душевный. Я должен довольствоваться тем, что мне

достаётся…

– Ой, Мерцалов, ну чего ты так прибедняешься-то, а? Тебе это совсем не подходит…

– А ты посмотри, что выходит, посмотри. Я люблю тебя, а для тебя, этакой цацы, моё чувство

вроде какого-то мусора. Ну, вот разверни эту ситуацию на себя. Представь, что в ней оказалась ты.

– Ну, Мерцалов, – слегка усмехнувшись, говорит она, – ты эту ситуацию создал сам. Уж я-то в

таком положении никогда не окажусь. Я такое даже примерять на себя не хочу.

Вот это да! Роман в шоке от её наглости. Он её любит, любовь делает его зависимым, потому

что кто любит, тот и слаб, а она вместо того, чтобы дорожить его чувством, цинично возносится,

заявляя, что он из-за этого никто. Ай да Справедливый! И впрямь, поставил себя в ситуацию… Не

поставил даже, а просто влепил, вклеил! Для неё он, оказывается, как все. Как её бывший муж,

спортсмен-увалень, как прочие неудачливые кавалеры, о которых она рассказывала со смехом.

Натыкаясь на холодность Ирэн, они готовы были в лепёшку расшибиться, лишь бы заполучить её

расположение. Они угождали, заискивали, стлались перед ней, а она уверенно помыкая ими,

смотрела свысока и с насмешкой. И вот теперь, избалованная ухажёрами, она решила, что и он

такой же. «А вот и нет, моя дорогая Голубика, – мысленно говорит он ей, – тут ты очень сильно

ошибаешься. Я не из отряда пресмыкающихся и стелющихся».

Только что, получасом раньше, он признался ей в любви, а теперь от обиды уже не разберёт,

есть ли она у него вообще. От наполненной жизни остаётся пустой, выветренный каркас, очевидно

похожий на её «драматургию» – некую умственную конструкцию их семейной жизни, места для

чувств в которой не очень много… Вот, кстати, в чём смысл этой теории для Ирэн – она у неё

вместо любви. Было б чувство – стало бы не до умственных построений. Кажется, Голубика

относится к той категории женщин, которых чем больше любишь, тем они холодней и заносчивей.

Первая их встреча в городе потрясла её, взволновала (как трогательно и душевно, ещё на этой

волне, разыграли они тогда Серёгу!), но постепенно Ирэн успокоилась, вернувшись в образ той

холодной фарфоровой девочки, а он в её глазах съехал к пацану со старым велосипедом без

крыльев и со штаниной, закатанной до колена. Вот причина её постоянной взыскательности.

Любой свой вопрос, любую фразу она произносит так, словно он ей что-то заведомо должен, будто

он её несомненная карманная собственность. Её самолюбие не знает предела. А тот, кто слишком

88

любит себя, уже не способен любить других.

Конечно, жизнь ломать из-за этого пока что не стоит. Ведь Ирэн просто и близко не с кем

сравнить. Таких синих глаз, как у неё, ему уже не встретить никогда. Но сапоги или туфли снимать

с неё теперь тоже не стоит. «Самолюбие есть и у меня».

– А знаешь, – говорит Роман, продолжая лежать навзничь, – читая литературу по психологии, я

наткнулся на такую мысль, что причин любви всего две. Мы любим того, кто постоянно несёт нам

добро и кто постоянно нам интересен… Ну, что касается моего добра, то ты сама видишь, как я к

тебе отношусь. А вот что касается интереса… Видимо, я тебе не интересен… Тут-то, видимо, и

вопрос. Да… Но специально я ничего делать не буду. Не мил, так не мил…

Ирэн лежит, раздумывая над его словами. А ведь формула чувства, о которой он говорит, и в

самом деле верна. Если вспоминать все свои прошлые отношения, то в них и впрямь не хватало

или того, или другого. А как с Романом? Конечно, большего добра, чем от него, она не видела ни от

одного мужчины. Дай-то Бог, чтобы все мужчины так относились ко всем женщинам. А вот

интересен ли он? И тут, пожалуй, больше да, чем нет. Он пытливый, неожиданный, «сюрпризный».

Так в чём же тогда дело? Почему она любит его не так глубоко, как хотелось бы? Если бы в его

формулу какой-то ещё третий пункт… Конечно, Роман добрый, заботливый, внимательный, но

чего-то в нём всё-таки не хватает. Перца что ли, какого-то… Беспомощный он… Переживает, что не

может ничего стоящего сделать для семьи, что живёт на готовеньком, но ведь и в самом деле,

сделать-то не может. Конечно, ей надо сказать: «Да ладно, не забивай голову, я и сама на всём

готовеньком родительском живу. Всё со временем получится…» А вот почему-то не говорит. Как ни

странно, но он своим настроением, что способен на большее и её заразил…

На этой неопределённой подвешенности и заканчивается их ночной разговор.