Жизнь волшебника

сидеть – это дело моё. Как хочу, так и буду…» И тут-то, как по заказу, а точнее, в противовес заказу,

объявление в микрофон: «А теперь по просьбе наших друзей из гордого кавказского Гудермеса –

лезгинка!» И первые же ноты этого зажигательного танца автоматически выпрямляют позвоночник

Романа. Роман поверх голов смотрит в сторону эстрады. «А что, – думает он, будто тестируя себя,

– выпил нормально, кровь горячая, дури хоть отбавляй… Надо, однако, идти…» Он поднимается,

скидывает пиджак и весит его на спинку стула. Голубика и её друзья смотрят с удивлением.

– Ты куда? – спрашивает жена.

– Погоди я сейчас.

Гостей из гордого Гудермеса четверо. Ну, и кто же из вас самый искусный и крутой? Пожалуй,

вот этот – подтянутый, тонкий и дерзкий. На других и внимания не будем обращать. А этот уже и

сам чувствует своё превосходство. Ну что ж, давай спляшем по-кавказки! Ничего не скажешь –

быстр! А вот так можешь? Ну-ка, ну-ка! Нет, дорогой мой, отстаёшь, ох, как отстаёшь… А этот финт,

пожалуй, и ты не знаешь. Ну, и как? Так это ваш танец, чего тут удивляться? А давай-ка ещё

поскорее. А как тебе мой коронный номер – сдвоенный темп? Но что ж ты остановился-то? Да не

надо мне хлопать в ладоши – сам танцуй! Говоришь, выпил много и потому задохнулся… Ну, так

это все говорят. А на самом-то деле, сам знаешь, что плохому танцору мешает…

К своему столику сияющий Роман возвращается под аплодисменты ресторана, но чем ближе

подходит, тем больше усилием воли принимает прежний тусклый вид, хотя его уже как-то и не

хочется. Ирэн демонстративно сидит спиной к эстраде, делая вид, что ничего не видела. Роман на

ходу забирает её тарелку с пикантной котлетой.

– Да ладно не жадничай, – говорит он ей, – видишь, муж проголодался…

С невольными остатками грации «Тающего Кота» опускается на своё место и принимается по-

крестьянски орудовать ложкой. Теперь Голубика уже никак на это не реагирует и Роману понятно,

что за его выходом, она конечно же, пронаблюдала.

Сокурсник Голубики в очках и всё том же узком галстуке всё пытается докричаться до Романа,

чтобы сообщить, что он просмотрел третьи номера журнала «Иностранная литература» за все

годы, но никакого Боба Блэка с его повестью «Не говори «Гоп!», так и не нашёл.

– И не найдёшь! – с сочувственным выражением лица кричит ему Роман и обречённо махнув

рукой, делает вид, что больше ничего не слышит.

По дороге домой Ирэн просто шипит от возмущения, хотя в её-то положении лучше бы, конечно,

не шипеть. Но она сдерживается, чтобы не ругаться на улице, подобно какой-нибудь склочнице-

бабе. Впрочем, сдерживание даётся легко. Эта лезгинка сбила её с толку. Это, и впрямь, было что-

то! Вот попробуй-ка, изучи его всего. Хотя вечер-то он ей, конечно, испортил. Так что дома она, всё

равно, выложит ему всё!

Однако как хорошо на воздухе после прокуренного ресторана! С неба сыплются частицы

мягкого снега. Он и на земле лежит пуховым тонким одеялом. Хочется зачерпнуть его ладошками и

подкинуть, чтобы пушинки-пёрышки ещё немного попарили в воздухе. Всюду снежок лежит хоть и

рыхло, но ровно, а там, где под асфальтом проходит трасса отопления от него остаются лишь

тёмные влажные дорожки. И пахнет здесь уже не снегом, а весенним дождём с пылью. И Голубика

с некоторым даже неудовольствием чувствует, как её нервный огонь уходит под пепел, тем более

что Роман ведёт себя как ни в чём не бывало, то есть как всегда внимательно и заботливо. Его

надёжная рука всегда настороже. Так что, вскоре поведение мужа в ресторане, особенно с этими

котлетами, начинает представляться Ирэн даже смешным и забавным – вот клоун так клоун! Но

успокаиваться ей, конечно, нельзя. Не на ту напал, дорогой! Ты ещё схлопочешь сегодня от меня!

Дома, переодевшись в просторный халат, Голубика на ночь глядя принимается перемывать

чашки, специально ими звеня. Она ждёт, что Роман всё же как-нибудь ковырнёт в её пепле, потому

92

что сам по себе огонь уже вроде и не пробивается.

Роман, чувствуя это ожидание, подходит к тут же напрягшейся жене и молча смотрит не её руки.

Ну, ждёт же она, ждёт – надо что-то и сказать.

– А знаешь что, Ирэн? – опять же совершенно спокойно произносит он. – Ты остриги,

пожалуйста, свои когти. Всё равно с ними придётся расстаться, когда появится ребёнок. Они же

мешают. Ты ведь сейчас не моешь, а мучаешься. Тоже, понимаешь ли, красоту нашла…

– Что-о?! – возмущённо вскидывается жена и так неловко суёт блюдце под сердитую струю, что

вода веером летит на пол.

– Остриги, остриги. И вообще, не спорь со мной лишний раз. Конечно, спасибо твоим родичам

за эту квартиру, только ни перед ними, ни перед тобой я заискивать не собираюсь. Если я тебе

муж, так прислушивайся ко мне. И эту манеру – каждое своё слово ставить поперек моего –

пожалуйста, забудь. А когти остриги, иначе я сам их тебе обсажу…

– Как это?! – уже совсем оторопев, спрашивает она. – Как это обсажу?

– Ножницами. Как ещё? Свалю тебя и обсажу…

Ирэн хлопает своими прекрасными глазами и плюхается на табуретку, уронив мокрые руки на

колени. Она представляет, как он, такой сильный, заваливает её, как какую-то корову, на диван и