Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Одной из важных составляющих эпатирующих экспериментов были футуристический грим и костюм, родоначальником которых считался Давид Бурлюк. Николай Асеев вспоминал: «…Странная одежда, состоящая из грубошерстного пальто, распахнутого вопреки времени года, такого же сюртука и необъятных брюк — всё из одной и той же материи, несмотря на мешковатость, — была как-то по-своему элегантна… Небрежно повязанный галстук и пёстрый жилет, расцветкой схожий с дешёвыми обоями, и летняя соломенная шляпа…» Задачей такого скандального имиджа было прежде всего привлечение внимания зрителей к неоднозначному действу. Для Маяковского, который по понятным финансовым причинам не мог позволить себе даже некоторое разнообразие в одежде, таким визуальным образом стала экстравагантная жёлтая блуза: «Костюмов у меня не было никогда. Были две блузы — гнуснейшего вида. Испытанный способ — украшаться галстуком. Нет денег. Взял у сестры кусок жёлтой ленты. Обвязался, Фурор. Значит, самое заметное и красивое в человеке — галстук. Очевидно, увеличишь галстук — увеличится и фурор. А так как размеры галстуков ограничены, я пошёл на хитрость: сделал галстуковую рубашку и рубашковый галстук».

Обычно Маяковский был одет в эту свою «кофту-фату» (была ещё одна, в чёрно-жёлтую полоску), на самом деле — блузу, пошитую его матерью Александрой Алексеевной, широкие бархатные штаны с бахромой и цилиндр, взятый напрокат; на выступления он иногда брал с собой хлыст. Каменский заворачивался в бархатный плащ чёрного цвета с серебряным позументом, у себя на лбу рисовал аэроплан — по всей видимости, в память о членстве в Петербургском клубе воздухоплавателей; одноглазый Бурлюк, наряженный в малиновый сюртук, с болтающейся в ухе длинной серьгой из бисера, сильно подкрашивал глаза и тоже рисовал на щеке, только не аэроплан, а писающую собачку (тут мотив до конца не понятен; сам он утверждал, что это знак чутья), при этом постоянно разглядывал публику через лорнет.

О собственном имидже Владимир Маяковский писал в стихотворении «Кофта-фата»:

Я сошью себе чёрные штаны
из бархата голоса моего.
Жёлтую кофту из трёх аршин заката.
По Невскому мира, по лощёным полосам его,
профланирую шагом Дон-Жуана и фата.

Образ молодого футуриста показался московской полиции настолько скандальным, что ему было запрещено появляться в таком виде на улице. Друзьям поэта приходилось тайком проносить кофту на его выступления, и он снова и снова эпатировал публику, вызывая у зрителей бурю эмоций. При этом качество стихотворений особой роли не играло — балаган он и есть балаган:

«Я люблю смотреть,
Как умирают дети.
Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
За тоски хоботом?..»

В. Маяковский[59]

«Я хочу один —
один плясать
танго с коровами
и перекидывать мосты
от слёз
бычачьей ревности
до слёз
Пунцовой девушки…»

«В разлетинности летайно
Над Грустинией летан
Я летайность совершаю
В залетайный стан…»

В. Каменский

«Загасите все огни
Ясным радостям сродни
Потрошите неба своды
Озверевшие народы…»

Д. Бурлюк

Бред, конечно, но сегодня это назвали бы агрессивным PR-продвижением. Интеллигентные родители восторженных курсисток — основных поклонниц Маяковского (а он действительно был самым заметным) — его иначе как «этот сукин сын» не называют.

Вот он, огромный и мрачный, выходит на эстраду: взлохмаченные волосы, папироса в уголке тонких губ, руки засунуты в карманы мятых штанов. Ревёт страшным голосом, срываясь на крик или, наоборот, бормоча себе под нос очередной сумасшедший текст. Неожиданно закончив, обращается к зрителям: «Желающие получить в морду благоволят становиться в очередь». С живописцами ситуация была ничуть не проще: на одной из художественных выставок молодой живописец экспонировал обляпанный краской холст, к которому была приклеена деревянная ложка, внизу полотна была загадочная надпись: «Парикмахер ушёл в баню».