Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Принцип приоритета общественного интереса над личным, который рассматривался уже в качестве доминирующего, в очередной раз получил своё развитие в Декрете от 29 июля 1919 года «Об отмене права частной собственности на архивы умерших русских писателей, композиторов, художников и учёных, хранящиеся в библиотеках и музеях», которым, в частности, отменялись все ограничительные условия, на которых бывшие владельцы архивов передали их в публичные музеи и библиотеки, а наркомат был наделён правом первого издания любых публикаций из этих архивов. Иными словами, были проигнорированы как права наследников, так и выраженная в завещаниях воля «умерших писателей, художников, композиторов, учёных и др. деятелей науки, литературы, искусства и общественной жизни», и более того, наследники лишались возможности влиять на процесс (время, место, объём и т. д.) обнародования хранившихся в данных архивах рукописей и писем, поскольку этим Декретом устанавливалось, что «право первого издания таких архивов и всяких извлечений из них принадлежит Народному комиссариату по просвещению в лице соответственного отдела Государственного издательства». Таким образом, снимая ограничения для себя, государство вводило их для всех остальных, в том числе и для исследователей, которым теперь позволялось пользоваться архивами только «с особого каждый раз разрешения Народного комиссариата по просвещению».

10 октября 1919 года был принят Декрет «О прекращении силы договоров на приобретение в полную собственность произведений литературы и искусства», согласно которому отменялись сделки, в результате которых издатель становился собственником произведения, который подтвердил чёткость проводимой государством политики в отношении интеллектуальной собственности. Трактовавшийся как освобождение авторов от «кабалы» дореволюционного закона, от эксплуатации издателями и как форма проявления коммунистического правосознания, этот документ по существу отменял совершённые ранее сделки, предметом которых являлось отчуждение исключительного права. Советское государство, таким образом, отвергло теорию литературной собственности, которая позволяла свободу распоряжения авторским правом, включая его уступку, — теперь издатель мог приобрести у автора только право на издание произведения, которое, в свою очередь, было ограничено определённым сроком. Полистная оплата, установленная в договоре, должна была быть не меньше нормы тарифа, в противном случае договор считался недействительным. Начиная с этого же года исключительное право издания классиков было предоставлено Госиздату РСФСР.

Логика партийной власти была понятна: необходимо было укрепить монопольное положение ГИЗ, ограничить конкуренцию «частников», но прежде всего важно было обеспечить тотальный не только идеологический, но и экономический контроль за издательской деятельностью. Даже в годы НЭПа — относительно вегетарианские, по мнению Анны Андреевны Ахматовой, — когда была временно разрешена деятельность кооперативных и частных издательств, их любая попытка самостоятельно напечатать классические произведения неизбежно наталкивалась на противодействие цензуры.

Так, например, в 1924 году ленинградскому кооперативному издательству «Время» был запрещён выпуск отдельной книгой рассказа Н. С. Лескова «Амур в лапоточках» в сугубо библиофильском исполнении и мизерным тиражом.

Уполномоченные органы осуществляли тотальный контроль за соблюдением любых, в том числе формальных правил: при малейшем отклонении от них, даже самом безобидном, тираж полностью изымался и передавался ГИЗ для дальнейшей реализации — вполне логично!