Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Само понятие «беженец» появилось в июле 1922 года в документах Женевской конференции: таковым признавался эмигрант русского (!) происхождения, не принявший никакого другого подданства. Затем Женевское межправительственное соглашение от 12 мая 1926 года уточнило его: эмигрантом считалось всякое лицо русского происхождения, не пользующееся покровительством правительства СССР и не приобретшее другого подданства.

Поворотным моментом в вопросе юридической интеграции русских стал 1924 год, когда были установлены или восстановлены дипломатические отношения между Советским государством и крупными европейскими странами, прежде всего с Францией. В результате которых большинство эмигрантов окончательно потеряли всякую надежду на возвращение в Россию — теперь им приходилось искать способы социальной и правовой интеграции в стране проживания (Щупленков О. В., Щупленков Н. О. Проблемы правовой интеграции русских эмигрантов 1920–1930-х годов И Социодинамика. 2013. № 12).

Во Франции в 1924 году был открыт Центральный офис по делам русских беженцев, по своим функциям заменивший дипломатические представительства Российской империи, наделённый французским правительством правами выдавать консульские бумаги, подтверждающие личность, гражданское состояние, состав семьи и образование заявителей. Несмотря на понятную процедуру организации таких учреждений, на практике их работникам приходилось доказывать правомочность своих полномочий. К примеру, мэрия Марселя не признавала легитимными выданные здесь документы, что вылилось в бюрократическую переписку между консулом и канцелярией Министерства внутренних дел, завершившуюся только 9 мая 1925 года публикацией специального циркуляра о признании полномочной подписи и печати консула на выдаваемых бумагах.

Не оставались в стороне от этого непростого процесса и многочисленные деятели культуры, проживавшие в различных европейских странах.

3 марта 1922 года на объединённом собрании литераторов в Праге был образован инициативный деловой комитет для «обсуждения и выяснения вопроса об устройстве общежития для русских писателей и журналистов» в составе А. В. Амфитеатрова, Е. Н. Чирикова, И. Д. Сургучёва, Е. А. Лядкого, И. М. Брущвита, В. Г. Архангельского и А. Е. Котомкина.

В протоколе собрания говорилось: «Условия эмигрантского существования вообще неблагоприятны, но они складываются особенно неблагоприятно для представителей такой свободной профессии, свободной в прямом и переносном смысле, как литераторы и журналисты… Только преемственность и непрерывность движения в литературном деле может служить гарантией против горестной не только для России, но и для всего славянства, если не для всего мира, катастрофы, какою поистине было бы даже временное исчезновение литературы, давшей Пушкина и Толстого, и таящей в себе ещё не раскрытые безграничные возможности» (РГАЛИ. Ф. 1568. Оп. 1. Ед. хр. 287. Л. 10).

Комитет «по улучшению быта», который возглавил Е. Н. Чириков, получал финансирование непосредственно от правительства Чехословацкой Республики и поэтому мог оказывать финансовую помощь многим нуждавшимся художникам, музыкантам, артистам и учёным. Так называемую «чешскую субсидию» после переезда из Праги в Париж продолжала получать какое-то время М. И. Цветаева (Цветаева М. Письма В. Булгакову. Прага, 1992. С. 31).

При этом эти деньги выдавались в качестве беспроцентной ссуды, которую эмигранты обязывались возвратить «после того, как в России установятся возможности нормальной работы», для этого проситель заполнял анкету со своими данными и направлял её в МИД, а также должен был подписать обязательство утверждённой формы: