Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

2, 3,4 и 5 марта в госпиталь приезжал Репин и написал его ставший каноническим портрет (тот самый, на котором композитор изображён в богемном серо-зелёном халате с малиновым воротником). К большому сожалению, Мусоргский так и не смог побороть «душевную тоску», тем более что навестивший его родной брат Филарет Петрович, как назло, привёз деньги. Обещая санитарам по 25 рублей за четверть «белой», гениальный музыкант вместе с водкой «купил» себе и вечное забвение.

Так как все понимали, что его скорый трагический исход неизбежен — дело было только во времени, — перед почитателями таланта Мусоргского встал вопрос о сохранении его значительного творческого наследия. По совету всё того же В. В. Стасова Модест Петрович назначил своего хорошего товарища, мецената, тайного советника Тертия Ивановича Филиппова своим душеприказчиком и передал ему «в полную и единственную его собственность» права на все свои изданные и рукописные сочинения. Т. И. Филиппов с большим усердием выполнил это поручение — собрал и издал практически всё музыкальное наследие композитора. Возможно, поэтому музыкант перед своей смертью оформил дарственную на его имя: «Я, нижеподписавшийся… Модест Петрович Мусоргский, выдал сей акт тайному советнику Тертию Ивановичу Филиппову, в том, что подарил в полную и единственную его собственность все принадлежащие мне авторские права на все музыкальные мои сочинения как изданные, так и не изданные, оценивая эти права в две тысячи рублей серебром…». Подписано «за болезнью» Мусоргского и «по его просьбе» Голенищевым-Кутузовым, в качестве свидетелей расписались Стасов, Римский-Корсаков и гражданский муж певицы Леоновой Гриднин.

Выбор душеприказчика был вполне органичен — собиратель народного фольклора и певец-любитель Т. И. Филиппов был известен как человек исключительных личных качеств, а также тем, что организовал из своих подчинённых в Департаменте Государственного контроля (аналог Счётной палаты РФ) прекрасный народный хор. Композитор Александр Оленин, присутствовавший на репетиции самодеятельного коллектива в служебном кабинете его руководителя, вспоминал, что и сам Тертий Иванович «…старческим, едва слышным голосом, но изумительно просто и проникновенно спел какую-то песню». Более того, используя своё значительное служебное положение, чиновник нередко включал в штат департамента бедствующих музыкантов.

При всех своих невинных чудачествах Т. И. Филиппов считался в музыкальных кругах Москвы и Петербурга человеком добрым и отзывчивым, «облагодетельствовавшем жалованьем чиновника не один десяток русских музыкантов». Тертий Иванович способствовал открытию мемориальной доски в Берлине на доме, где жил и скончался Михаил Глинка; выхлопотал пенсию для нуждающегося автора многих популярных романсов, музыкального теоретика А. И. Дюбюка, а затем и для композитора М. А. Балакирева, способствовал сооружению памятника Ф. Шопену в Варшаве. В возглавляемом им ведомстве прошёл последний год государственной службы самого Модеста Мусоргского. При всём этом вряд ли меценат думал о приобретённых им правах как о выгодной сделке, поэтому и распорядился её результатами более чем достойно.

Впрочем, как и Н. А. Римский-Корсаков, пообещавший над гробом великого коллеги: «Я соберу, отредактирую и подготовлю к изданию все сочинения Мусоргского…» и действительно предпринявший попытку возродить оперу «Борис Годунов», написав её новую редакцию, которая привела произведение в необходимое для её продвижения соответствие с традиционной исполнительской практикой русского оперного театра.

Считается, что исключительно благодаря Ф. И. Шаляпину, исполнившему заглавную партию Бориса, опера наконец-то обрела признание. Этому немало способствовал и С. П. Дягилев, который включил гениальную музыкальную драму в программу «Русских сезонов» в Париже в 1908 году, чем, в буквальном смысле, открыл её для европейского зрителя.

С учётом цензурных замечаний и переделок, в конечном итоге имелось около 12 различных вариантов партитуры «Бориса Годунова»: М. Мусоргский оставил два, Н. А. Римский-Корсаков сделал ещё два, один вариант оркестровки оперы предложил Д. Д. Шостакович, и ещё два варианта были сделаны Д. Гутманом и К. Ратгаузом в середине XX века для Метрополитен-опера. Каждая из существовавших версий имела собственное решение относительно включения тех или иных сцен, вписанных автором в контекст оперы, а также предполагала собственную последовательность театральных картин. Вдобавок ко всему последние два варианта вообще отвергали оркестровую версию Римского-Корсакова и восстанавливали оригинальное решение Мусоргского.